именно таким и будет моё безумие, которое не за горами. Я вспомнил маму Надю (она умерла всего два года назад), и представил себе, каким кошмаром была для неё жизнь.

Из тех двух дней, проведённых зимой на даче Петровских, крепко врезались в мою память сосны, утонувшие в снегу. Я старался не смотреть вниз — внизу были термиты — и поэтому смотрел наверх, на небо и на заснеженные кроны. Снег падал с веток и оседал, и я наблюдал, как он медленно-медленно становился рябоватой поверхностью, адсорбируя мелкие древесные частицы, кору и иголки. Иногда с веток скатывались целые белые пласты и упав оставляли вмятины на плотном насте. Слой снега походил на нежный слоёный пирог. Около некоторых сосен образовывались снеговые стаканчики, около других снег лежал ровным слоем.

Я облокотился о стену дома и запрокинул голову. Было много звёзд, у меня прямо дух захватило, сколько их. Звёзды некоторое время оставались неподвижными, а потом тоже начали ёрзать и вертеться.

— Чего ради ты меня накачала? — спросил я Вику, когда пришёл в себя. Я уже сидел на полу, прислонившись спиной к плюшевому креслу, и меня потряхивало, несмотря на то что в комнате было тепло: девчонке пришлось самостоятельно затапливать камин, не прибегая к моей помощи.

— Не знаю. Чтобы весело было, — ответила Вика.

— Повеселилась?

— Ещё как. Твои термиты… Они ушли?

Я молчал. Она слезла с дивана и подсела ко мне.

— Ну кто же знал, что на тебя так подействует. Я и сама уже была не рада. Прости.

— И ты меня прости, — сказал я непонятно почему.

— Знаешь, — прошептала она, — мне кажется, что после сегодняшней ночи я смогу прожить с тобой до самой старости.

— С чего вдруг? — спросил я.

Она поёрзала у меня на плече.

— Если уж я вытерпела тебя такого, какой ты был сегодня…

Вещество подействовало парадоксально. Паническую атаку мы могли ожидать только после окончания действия препарата. А в моём случае страх пришёл сразу, и вместе с ним — холодный пот, тошнота и оцепенение. То есть мой мозг отвечал на воздействие непредсказуемым образом, не так, как у здоровых людей. Вывод напрашивался сам собой: я далеко не в порядке. Процессы, проявления которых я так боялся, запущены на полную катушку.

Обсудить случившееся я мог только с Грачёвым. Он был хотя бы в курсе моего анамнеза.

— И что, тебя так перекосило после одной дозы кислоты? — Грачёв округлил глаза. — Ты серьёзно?

«Ещё бы несерьёзно», — подумал я.

— Давай мы покажем тебя психиатру, — сказал Андрюха. — Чего боишься?

В детстве у меня уже был опыт общения с психиатрами, и ничего хорошего он мне не принёс.

— Никаких психиатров, — отрезал я.

Грачёв пожал плечами.

— Ну тогда забей и отвлекись.

Я сжал зубы и ничего не сказал.

И несколько дней ходил как в воду опущенный.

Перепады моего настроения и окутавшая меня ипохондрия не лучшим образом отразились на отношениях с Викой. Не то чтобы я отталкивал её — просто во мне не было прежнего заряда. Как будто батарейка единовременно выплеснула в окружающее пространство весь свой хилый потенциал и больше не оставила мне ничего кроме тревоги. Вика тоже, не чувствуя от меня ответа, стала светиться тусклее. Насторожилась, от неё исходило напряжение, и мне казалось, что она общается со мной через силу. Однажды жена Грачёва Таня позвала нас с Викой в гости, но в последний момент я передумал и не пришёл.

На следующий день Андрюха отвёл меня в сторонку.

— Вика у Таньки вчера целый вечер сидела.

— И что?

— Да ничего… — Грачёв потёр шею под воротничком. — Ты хоть понял, что девчонка твоя тогда, на даче, тебе предложение сделала?

Глядя на моё растерянное лицо, Грачёв разочарованно протянул:

— Ну-у, начина-ается. Тебе же ясно было сказано: проживу, говорит, с тобой до самой смерти. Так?

— Ну, так. Я думал, просто болтает.

— А ты что?

— В сортир пошёл.

— Ну и мудила, — Андрюха вскочил с дивана и зашагал по ординаторской. — Тебе судьба, может быть, золотую рыбку подбрасывает.

Мне было не до разговоров, но от Грачёва всегда нелегко отвязаться.

— Ты подумай только, — внушал он мне. — Девчонка из хорошей семьи — это раз. Ты у неё первый — это два. Плюс квартира, дача, и родитель небедный, в случае чего деньжонок подкинет. А что не фотомодель, так и что теперь? Свои плюсы есть: никуда от тебя не денется.

— Чего-о? — я обалдел. — Так она маленькая совсем. Младше меня чёрт знает на сколько.

— На сколько? — Андрюха захохотал. — Двадцать лет ей.

— Двадцать один.

— Ты подумай: дача в таком месте! Там только земля стоит… Эх! Семья с достатком. Лучших психиатров потом можешь себе выписывать.

— Погоди, — сказал я. — Ты имеешь в виду, что со мной всё будет только хуже и хуже?

— Ты чего, Храмцов? — сказал Андрюха — Не понимаю тебя.

— А что тут понимать? — крикнул я. — Именно это ты и хотел сказать! Теперь меня будут лечить психиатры!

— Заклинило тебя на этих психиатрах, — равнодушно ответил Грачёв. — Делай как знаешь и отвали от меня.

Он махнул рукой и направился к двери.

И оставил меня в ординаторской одного.

На следующий день я сам подошёл к нему.

— Андрюха, — говорю. — Ты мне всё очень здорово изложил. Но вот я скажу ей… Ну, всё что надо. А она возьмёт и откажет. Что тогда?

— Откажет и откажет, — Грачёв пожал плечами. — Тоже мне, беда. Если бы ты по ней с ума сходил, была бы трагедия. А у тебя же к ней спокойно всё? А?

Я кивнул, хотя до конца не понимал, как оно на самом деле. Наверное, спокойно.

— Ну и забей. Ничего ты не теряешь, — произнёс Андрюха и собрался идти.

— Ты хочешь, чтобы я женился на даче?

— А хоть бы и на даче, — воскликнул Грачёв. — Такими дачами не разбрасываются. Ещё чутка протянешь — ни бабы у тебя не будет, ни фазенды.

Я топтался на месте и не знал, что делать.

— Короче, так. Если зассышь, с тебя тыща.

* * *

Когда Вика оставалась у меня в мамы-Надиной квартире на выходных, мы и без того вели себя так, будто были давно женаты. Почти все соседские бабульки поумирали: на нашей лестничной площадке поселились две семейные пары, и Вика водила с ними знакомства.

По выходным она бегала в магазин и приносила продукты, которые покупала непонятно на какие деньги (возможно, на родительские, но вполне вероятно, она тратила на меня свою стипендию). Варила кофе в турке, по собственному рецепту: четыре ложечки молотого,