Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя пару месяцев после того, как тело Урусова нашло свое упокоение в общей могиле под табличкой с номером, Маргарита приехала к Ждановой и накинулась на нее с требованием отдать ей вещи покойного.
Елена спокойно пояснила:
– В документах господина Урусова была пометка о бывшей жене и дочери. Я позвонила вам с сообщением о его кончине. Вы отказались проводить отца в последний путь. Я навела справки, узнала, что вас официально усыновил второй муж матери, и более не звонила.
– Но я его дочь! – возмутилась Рита. – Отдайте папино имущество! Немедленно.
– По документам вы госпожа Пенкина Маргарита Алексеевна, – возразила Елена, – Федор Урусов вам никто, поэтому вы не имеете права на его наследство.
– О чем вы говорите! – воскликнула старшая медсестра Катя, которая до того момента молча присутствовала при беседе. – Да у пациента были только те вещи, которые мы купили. Привезли бедолагу в дранье, тело в язвах, даже ботинок нормальных у него не было! Зубная щетка, мыло, шампунь, пижама, спортивные тапки – все от хосписа.
– Эту дрянь выкиньте, – взвизгнула Рита, – отдайте мне паспорт и ключи от квартиры.
– Паспорт, как и положено по закону, отдан в загс, – сказала Жданова. – Полагаю, что он утилизирован.
– Гады! – завопила Маргарита. – Кто разрешил вам распоряжаться имуществом моего покойного папочки? Где ключи?
Главврач еще раз напомнила скандалистке, что та отказалась хоронить своего «любимого папочку», и формально была права. Ведь юридически отцом Риты с детства являлся Алексей Пенкин.
– Не уйду, пока не вернете ключи, – твердила Рита.
Кое-как Елене Борисовне удалось объяснить скандалистке, что вещи Урусова уничтожены, а что с жильем, главврач не знает. Маргарита ушла. Но через две недели вернулась и потребовала опись всего, что было у отца в комнате. Ей дали короткий список.
– Тут не указаны ключи! – заорала доченька.
– Значит, их не было, – парировала Жданова.
– Воры, гады, сволочи, – завизжала Маргарита. – Попляшете у меня! Имею армию знакомых! Министров! Генералов! Я до президента дойду.
Потом она отвесила главе хосписа оплеуху и начала громить кабинет. Персонал затолкал хулиганку в кладовку. Дверь заперли и позвонили в полицию.
Через два дня Жданову вызвали в местное отделение. Олег Петрович, его начальник, близкий знакомый Елены, загудел:
– Дело такое. Пенкина хотела на тебя заявление накатать.
– С какой стати? – опешила главврач.
– Вещи отца ей не вернули, избили, в чулан запихнули, – перечислил Олег.
Елена рассказала, как на самом деле обстояло дело.
– Я-то тебе верю, – сказал начальник, – но Пенкина села бумагу строчить, а ты никаких претензий не предъявляла. Появится она еще раз, мигом звони мне и составляй кляузу.
– Сомневаюсь, что Рита опять заявится, – отреагировала главврач и ошиблась.
Правда, теперь Маргарита подкараулила Жданову во дворе хосписа, схватила ее за плечи, начала трясти и вопить:
– Гадина! Отняла квартиру папочки! Он ее перед смертью подарил твоему любовнику!
Далее из уст прекрасной дамы полилась нецензурная брань.
Елена человек не самого робкого десятка, она здорова физически, но Маргарита, похоже, окончательно сошла с ума. А все, кто имел дело с психиатрическими больными, знают: они в момент стресса обретают нечеловеческую силу. Хорошо, что к одному из больных приехали сыновья, они оттащили Риту от главврача. Маргарита вывернулась из рук парней и убежала. Жданова, помня совет Олега, пошла в полицию и написала заявление.
Я остановилась и перевела дух.
– Вот такая прелестная история.
– Настоящий Урусов мог ходить? – неожиданно спросил Кузя.
Я удивилась вопросу.
– Да. Главврач упомянула, что он слег за пару дней до смерти.
– Гулял?
– Конечно, – кивнула я, – Жданова похвасталась своим парком. Хоспис получил здание бывшей психиатрической лечебницы. Она функционировала с начала двадцатого века до перестройки. Потом прекратила работу. А в царские, затем советские времена считалось, что у клиники должен быть большой участок. Лес, сад, парк, чтобы больные дышали свежим воздухом. Поэтому у хосписа прекрасная территория.
Кузя потянулся.
– Понятно, как он поступил.
– Кто? – спросила я.
– Гайкин, Фомин, Лже-Урусов, – перечислил властелин компьютеров, – уж не знаю, что медбрат напел настоящему Федору, который лежал в хосписе, но он уговорил его подарить ему свою двушку. Незадолго до смерти Урусова был составлен акт дарения. Все абсолютно законно, с предъявлением паспортов, с печатями и подписями. Истинный Федор Борисович вручил свои апартаменты Афанасию Емельяновичу Гайкину. А тот выставил их на продажу.
У Собачкина зазвонил телефон.
– Где вы? – спросил Семен в трубку. – А! Ясно, проскочили перекресток. Давайте назад до указателя «Ложкино – пять километров», там направо и прямо. Упретесь в мой дом.
– Кого вы ждете? – полюбопытствовала я.
– Гайкина Афанасия Емельяновича, – с недрогнувшим лицом отрапортовал Кузя, – хотим у него фатерку купить. Но, знаешь, мы странная семья, попросили продавца к нам приехать. Капризничаем. Ща все тебе объясним.
– Добрый день, – произнес симпатичный, хорошо одетый мужчина, входя в комнату.
– Здрассти, – хором сказали мы с Кузей.
– Это моя жена… – начал Собачкин.
Я помахала рукой.
– Даша.
– У компа сидит мой брат, – продолжал Семен.
– Кузьма, – мрачно представился наш укротитель мышки, не отрывая взора от экрана.
– Значит, у вас две комнаты, – сказал Сеня. – Дорогая, тебе этого хватит?
– Ну… не знаю, – протянула я, – может, и нет, надо смотреть.
– Ваш муж заверил, что согласен купить без просмотра! – занервничал Афанасий.
– Не волнуйтесь, – утешил его Сеня, – жена просто вредничает. Ей нужна мастерская, платья она шьет. Двух помещений ей хватит за глаза. В одном манекен, иголки-нитки, не знаю, чего еще ей надо. Во втором она заказчиков будет принимать. Какой залог?
– Пятьдесят тысяч, – потребовал Гайкин.
– Не хочу, – топнула я ногой.
– Почему? – надулся Собачкин.
Я нашла прекрасный аргумент:
– Ездила во двор, смотрела на дом. Люди сказали, что в той двушке хозяин умер! Я не хочу каждый день там находиться.
– Федор Борисович скончался в хосписе, – сказал чистую правду Афанасий, – ваш супруг это знает. Я его предупредил: нужен масштабный ремонт, поэтому цена за жилье ниже той, которую другие выставляют.