Время бежит. У него утренняя трусца. При всей своей значительности в нем тоже было много человеческого, и оно могло легко задержаться, опоздать, подвести. Именно поэтому биологическим часам человек предпочитает механические. Время для нас тот самый механизм, который не дает жить спокойно и вечно, он тикает и включает ходики, ходики – это маленькие ходы, по которым мы идем.

Вот и ползешь по этим ходикам, долго, мучительно, сомнительно, когда ждешь кого-то. Едва я его увидела, радость налетела на меня и начала облизывать, словно огромная собака, которая заждалась хозяйки дома, та наконец явилась.

Он приходил, он говорил. Слова его становились все слаще, будто она закусила пирожное и язык дошел до начинки.

Единственным его недостатком было то, что он идеален. И, пожалуй, еще один, что вокруг него все время толпа. Я не люблю толпу. Одна мысль на всех. Тесно.

Я тогда еще не понимала, чего в нем лично мне не хватало, только сейчас – он не умел слушать, он меня не слышал.

А еще этот ревнотизм. Особенно по ночам. Не дает спать. Ноет и клюет в самую душу.

– Любовь – птица редкая, не поймать, не удержать, можно только наслаждаться полетом. И еще – никогда не знакомь любимых со своими подругами.

– Можно потерять любимого?

– Подругу.

Была и еще одна причина ревности. Она тоже была из нашего театра. Странное дело, что ревновала я не к жене, а к ней. Женщина прямолинейная и как будто грубая, из-за этого казалась мне еще более опасной. Я даже пыталась с ней это обсудить. На что получила: – Ты с ума сошла, убери из своей головы эту ерунду. И вот еще что: убери с лица весь этот душевный срач. А то на тебе лица нет. Тени, помада, грим, крем – все что угодно есть, а лица нет. После этого тема была исчерпана. Страсти засохли сами по себе. А мы стали подругами. Хотя какая может быть дружба между женщинами. Никакая. Как бы ты ее ни водил, куда бы ты ее ни водил. – Я вижу. Иногда ты меня ненавидишь.

– Иногда – это и есть любовь.

– Никогда не понимал, что вас тянет с утра в театр, лицедействовать.

– Желание прожить еще чьей-то жизнью, репетируешь ночью.

– А что вас толкает каждый день писать?

– Мысли. Будто подземные толчки. Хочется агонизировать. Бумага прекрасно горит.

– Вы влюблены в бумагу, я – в театр. Влюбленные, как малые дети, пробуют все на вкус. Влюбляясь, ты начинаешь проживать не свою жизнь, а своего избранника. Помните, как в той пьесе: – Вы хорошо смотритесь вместе.

– Просто мы смотримся друг в друга. Если любовь взаимная, ты живешь его, он – твоей. Так происходит до тех пор, пока вы не договоритесь вернуть друг другу свои жизни, можно жить спокойно дальше.

Голос Саши был неутомимо пропитан весной, которая проникала во все полости слуха, стоило только ей развести губы. В одном ее полушарии жила весна, в другом – зима, в одном театр, в другом – бессонница. В одном полушарии – порядок, в другом – бардак. Порядок призывал к порядочности. Бардак ни к чему не призывал. Он царил, он лежал так, как было удобно человеку, то, что для одного бардак, для другого – полная гармония. Других в ее жизни хватало. Она не страдала филантропией, но оставляла впечатление глубоко человечного существа. Вся ее человечность заключалась в том, что она не лезла ни к кому со своим любопытством. В одном полушарии – день, в другом – ночь.

В спальне моих воспоминаний, где Герман рассматривал ночь, сначала перевернулась одна, потом другая, одна жена, другая дочь, в новостях переворот в одной из восточных стран, по сути попытка поменять в ночи позу не удалась, поэтому и дальше ее будут иметь, как имели и раньше… пусть имеют, лишь бы чай поставляли, как и раньше. В блесках других новостей две мои девочки спят. Я нет. Будто их охраняю в одной позе, боясь повернуться, чтобы не разбудить. Потому что проснувшись, маленькая будет плакать, большая сначала на нее, потом на меня, затем пенять на жизнь, которая ее достала. К утру позвоночник, шея и плечи мои затекали в одну чугунную форму, образуя одно целое, будто заливаясь бронзой усталости в один крест, который я вынужден был тащить на спине на свой олимп, чтобы установить в конце концов там, где ясно осознаешь, что не ты один такой олимпиец, что многие используют допинг: кто связи, кто наручники, чтобы призовые получать было проще, главное – не забыть об откатах, о тех, кто помог тебе этот олимп покорить.

– Ну, разве не хотелось тебе любви в браке?

– Эх, немного не ту женщину ты спросил об этом. Ответ мой будет ступенчатый, даже пятиступенчатый.

– Как у любой нормальной тачки.

– Тронулась я с первой. Тронулась и сразу же вышла замуж еще молодой. Бог меня миловал от любовного рода трагедий, но аварии случались. И если женщины рассказывают о своей верности, что преследует их на протяжении тридцати лет отношений, то… не верь. Всякое в жизни практически каждой женщины бывало, либо такая фемина, с которой ничего потустороннего не приключается, никому не нужна, включая собственного мужа.

После рождения ребенка, когда муж стал прикасаться ко мне прохладнее, либо просто я больше внимания стала уделять сыну, а не ему, я как-то незаметно переключалась на вторую. И всякие мысли начинали бороздить просторы моего разума. Начинались метания, «примерка» новых мужчин или новый свой статус, какие то трагедии и иногда ментальное разрушение семьи и прочая жизненная заваруха. Это всегда было непонятно, и приходилось переключаться на третью, чтобы кинуть совершенно мужской взгляд на это дело. Семья – святое. Муж – мужчина совершенно иного статуса – любимая часть самой себя. Все остальное либо идет и совмещается параллельно, либо отсекается напрочь! А чтобы отсечь все сомнения, лучше прибавить скорость. Уйти от их тупой погони на четвертой. Именно в этот момент можно увидеть, как ты обходишь всех остальных, таких похожих, таких ревнивых, таких завистливых дам трех типов: женщина-мать, женщина-дочь и женщина-любовница. На пятой скорости летит женщина-муза, метательница мужчин-бумерангов, которые отбрасываются в процессе метаний. В этом статусе ты уже не ищешь никаких отношений, ведут тебя не инстинкты, а сама судьба. Она крутит и вертит тобой и следит за твоими внутренними изменениями, за тем, что все временно и все течет, за тем, что удержать, зафиксировать ничего в жизни не дано. Она ведет тебя по дороге сквозь день и ночь, которые на поверку оказываются просто черными и белыми полосами твоей жизни.

Что касается брака, то это парковка, с которой я трогаюсь каждое утро на первой, поэтому я ценю наши отношения с мужем. Без них не стартануть. И когда мне начинают петь подруги за чувства, за метания, я всегда говорю: чувства – это с тем мужчиной, от которого вы хотите детей, учитесь отделять зерна от плевел. А все остальное… гарнир, дамы, гарнир!