Череда наказанных за нарушения законности в первой половине 30-х годов весьма и весьма внушительна. Помощник уполномоченного Бирилюсского райаппарата ОГПУ Салопов «при допросе арестованного применял физическое воздействие» и пытался его застрелить при якобы «попытке к бегству». Раненный выжил, а Салопов в 1932 г. был арестован и отдан под суд Коллегии ОГПУ. Оперработник Барабинского райотдела ОГПУ С. Я. Труш в 1932 г. отделался 15-суточным арестом «за неправильные методы следствия»[96].

Оперативник Топчихинского райаппарата ОГПУ А. П. Предвечный также «отличился» при допросах арестованных. «За подтасовку материалов, запугивание обвиняемых… и насильственные незаконные действия» краевой суд в июле 1933 г. постановил привлечь зарвавшегося алтайского чекиста к уголовной ответственности. Но пять дней спустя за нарушения законности ему вынесли от полпредства административное взыскание… и Предвечный спокойно продолжил службу, постепенно продвигаясь наверх. Краевой суд, таким образом, остался при своём мнении, которое никого не интересовало.

Уполномоченный Мариинского райотдела ОГПУ Тимофей Соколов к 1933 г. получил за грубость девять взысканий (по одному за каждый год службы: три выговора и шесть арестов), оказавшись в итоге исключённым из ВКП (б) и уволенным — за грубость и угрозы при допросах, а также избиение милиционера. В марте 1934 г. прокурор Томского оперсектора ОГПУ передал на расследование в оперсектор материалы на сотрудников Тяжинского райотдела ОГПУ, которые вымогали признания, угрожая арестованным расстрелом «через 2 минуты». В конце 1934 г. в УНКВД имелись сведения об избиении арестованных в Шипуновском райотделе и присвоении чекистами их вещей[97].

В апреле 1934 г. аппарат особоуполномоченного составил обвинительное заключение на группу оперработников Старобардинского райаппарата ОГПУ: П. Ф. Рябова, В. И. Бужерю, И. А. Леонтьева и заместителя начальника политотдела маслосовхоза № 171 по оперработе Г. А. Михайлова. В 1933-м они ударно выполняли особо важное поручение начальства — найти тех, кто хранит у себя золотые изделия, и добиться полного изъятия ценностей. Для этих целей начальники райаппарата Рябов, а затем и Бужеря использовали неотапливаемый сырой подвал и конюшни, где неделями держали алтайских крестьян, заподозренных в утаивании ценностей.

Они арестовывали без санкции прокурора и издевались как могли: допрашивали целыми днями, не давали хлеба и воды, избивали. Особенно усердствовал уполномоченный Иван Леонтьев — новичок, работавший в ОГПУ с 1932 г. и отчаянно старавшийся выслужиться. Так, в августе 1933 г. по подозрению в хранении золота были арестованы три человека, в том числе М. Бжицкий и В. Чашалов — старик 85 лет. Их держали в подвале на голой земле, а на допрос Леонтьев волок их за бороды. Устав бить, Леонтьев приказывал арестантам самим хлестать друг друга по щекам. Начальник райаппарата Павел Рябов, грозя застрелить, наставлял на Бжицкого ружьё.

Не выдержав, Бжицкий «признался», что золото у него есть и хранится в подвале. Леонтьев сделал обыск и, ничего не найдя, избил Бжицкого, а потом за ногу выволок несчастного во двор здания райаппарата. Тот, не в силах идти, на четвереньках кое-как дополз до арестного помещения. Проведя несколько дней без питья, Бжицкий у каких-то рабочих выпросил воды, напился и сразу почувствовал себя плохо. Его поспешили освободить и Бжицкий, привезённый домой, умер на следующий же день. Также Леонтьев и Рябов запугивали расстрелом С. Иванову, подозревавшуюся в хранении «кулацких вещей».

Г. А. Михайлов в декабре 1933 года пьяным вызвал на допрос гражданку Суртаеву и, требуя золото, сначала выбил ей зуб, а потом оглушил, ударив рукояткой нагана. Тут присутствовавший при допросе начальник райаппарата Владимир Бужеря сказал, что так делать нельзя. Тогда Михайлов отвёл Суртаеву в ледяной подвал, избил и, забрав одежду, оставил сидеть в одном белье. Бужеря с Леонтьевым также мародёрствовали, отобрав у арестованных ботиночную кожу и самовар. Чекисты признали свою вину. Только Леонтьев отрицал факт мародёрства, заявив, что Рябов как начальник просто разрешил ему взять кое-что из чужого имущества.

Из Новосибирска обвинительное заключение было направлено в Коллегию ОГПУ, которая в мае 1934 г. вполне снисходительно осудила Рябова на два года лагерей. О привлечении к уголовной ответственности остальных сведений нет, но, вероятно, их ждала сходная участь [98].

В остальных оперативных подразделениях творились аналогичные преступления. Работавший в Омском оперсекторе ОГПУ С. А. Тихонов не позднее мая 1934 г. Коллегией ОГПУ был осуждён на 10 лет концлагеря за «грубое нарушение революционной законности». Чтобы получить такой срок, нужно было совершить нечто весьма выдающееся. Помощник поселкового коменданта Тельбесского спецпосёлка (Кузбасс) Сиблага Шестопалов в конце 1932 г. избил и изнасиловал ученицу. Был арестован, но вскоре освобождён и в итоге отделался партвыговором. Несколько менее повезло Г. Ф. Крекову — коменданту того же Тельбесского спецпосёлка Сталинской райкомендатуры ОГПУ. За дебош и попытку изнасилования трудпоселенки он был исключён из партии Горно-Шорским РК ВКП (б), а в октябре 1933 г. краевая контрольная комиссия постановила привлечь Крекова к уголовной ответственности.

Алексеев прекрасно знал, как работают его подчинённые и старался взыскивать только с тех, кто не мог хорошо скрывать свои преступления. Некоторые наказания выглядели именно острасткой. Так, когда прокуратуре стало известно, что оперативник СПО В. А. Парфёнов, участвовавший в фабрикации дела о терроризме на троих новосибирских студентов техникума, угрожал одному из арестованных расстрелом, полпред в сентябре 1933 г. велел его символически арестовать на трое суток с исполнением служебных обязанностей[99].

Начальников лагпунктов, колоний и тюрем постоянно наказывали за частые побеги заключённых. Работавший до ноября 1933 г. начальником Барнаульского совхоза КУИТУ Т. Д. Говоруха получил от военного трибунала три года лагерей за допущение массовых побегов, принуждение заключённых работать по 16–18 часов в сутки, бесхозяйственность и пьянство[100].

А вот Л. М. Буда, руководивший Томским ИТУ, а с лета 1932 г. ставший начальником производственного сектора КУИТУ, был сначала наказан сурово, но в итоге отделался довольно легко. Сначала его уволили и в конце 1932 г. выгнали из партии за засорение Томского ИТУ чуждым элементом, самоснабжение и срыв производственных планов. В октябре 1933 г. военный трибунал СибВО дал Леониду Буде семь лет концлагеря за допущение массовых побегов заключённых, высокую их смертность (в тюрьмах Томска только в январе — мае 1932 г. умерло 930 арестантов) и невыполнение производственных планов. Однако вскоре приговор был смягчен и заменён на условное заключение сроком на два года.