— Это всё неправда! — перебила её Джоджо. — Сто раз тебе говорила!

Черити только хмыкнула, пожав плечами. На Логана было жалко смотреть — так он затрясся. Он заёрзал на скамейке, поглядывая на меня с надеждой — скажу ли я тоже, что это — неправда?..

Мне было ясно, что Черити снова повторяет чужие слова. Жестокие слова. И я даже догадывалась, кто мог их сказать. И не просто сказать, а повторить несколько раз, чтобы детская головка запомнила, а детский ротик повторил. Как же можно быть такой невнимательной, такой чёрствой к собственным племянникам? Потому что я не сомневалась, что девочка повторяет то, что услышала от госпожи Бониты. И ещё я не сомневалась, что Черити сама боялась этих страшных сказок, обещающих геенну огненную за каждое проявление радости — за смех, за счастье полакомиться чем-то вкусным, за весёлые игры… Боялась, но не признавалась в этом, а только выше задирала носик и пыталась нападать. Маленький воинственный котёнок, который делает вид, что ничего не боится. Но прекрасно понимает, что всё это — пустая бравада, и одному не выжить. Одному, одной… В одиночестве, когда вокруг столько родных людей…

— Не знаю, кого забирают тролли, — сказала я медленно, и все уставились на меня, даже Джоджо, — но я знаю верное средство от них.

— От троллей? — переспросили Черити, удивлённо приподняв брови.

Как же она была похожа на отца! Я не смогла сдержать улыбки, и это озадачило Черити ещё больше. Теперь она не выглядела спесивым чертёнком, а была просто маленькой девочкой, такой же несчастной и недолюбленной, как Логан.

— От троллей, — подтвердила я, раскладывая на столе полотенце, выставляя миску с орехами и вооружая Логана молоточком с широким бойком. — Первейшее средство — чтобы на вечер у тебя была припасена мисочка чечевичного супа, — продолжала я очень серьезно, — и тогда никакие тролли тебя не достанут.

После этих слов в кухне с минуту стояла тишина, пока Джоджо не прыснула, но сразу же обратила внимание на котелок, в котором побулькивало аппетитное варево, распространявшее запах жареного лука и пряностей.

— Логан, ты собираешься колоть орехи? — я положила орех на полотенце и закрыла его краешком ткани, чтобы скорлупки не разлетались по всей кухне.

Мальчик словно очнулся и взмахнул молотком, раскалывая скорлупу.

Очищенные орехи складывались в чашку, откуда их беззастенчиво таскала Черити, понукая брата орудовать молотком побыстрее. Логан был не в пример скромнее, но всё же орехи в чашке прибавлялись очень медленно. Возможно, этим вечером никто из семейства де Синдов не получил бы вкусного орехового молока с мёдом, но когда Джоджо начала жарить креветки в чесноке, я закрыла ореховую лавочку, опасаясь за желудки детей, дорвавшихся до лакомства. Черити была отправлена наверх — звать семейство к столу, а Логану я постелила на колени салфетку и налила в тарелку чечевичного супа — оранжевого, нежного, как крем, сваренного с морковью и сельдереем, приправленного обжаренным до карамельной корочки луком, куркумой, перцем и сушеной мятой.

Казалось бы — чем может удивить обыкновенная похлёбка из красной чечевицы? Но облагородьте её специями, лимонным соком, украсьте кругляшком тонкого овсяного печенья — и получите блюдо, достойное короля! Судя по тому, как малыш Логан начал уписывать суп за обе щеки, он тоже сполна оценил средство, прогоняющее троллей. За супом полагались креветки, обжаренные в масле с чесноком и петрушкой. Мне больше нравились быстро обжаренные, а не отваренные креветки — так они получались сочными, не такими водянистыми, с яркими хрустящими бочками — одно наслаждение впиться зубами в упругое розоватое мясо, сладковатое, солоноватое и остро-пряное.

Джоджо поставила перед Логаном плоскую тарелку с ещё шипящими от жара креветками и сказала вполголоса, обращаясь только ко мне:

— Раньше он всегда ел самый последний. А сейчас смотрю — и сердце радуется…

— Это хорошо, — сказала я, наливая чечевичную похлёбку в супницу. — Главное — чтобы сердце радовалось.

Но если служанку радовало, что ребёнок получил разрешение есть на кухне, мне это казалось несправедливым. Каким бы ни было происхождение Логана, он всё равно оставался членом этой семьи. И имел полное право сидеть с ними за одним столом, как сегодня — с Черити. И судя по всему, маленькая барышня Я-главнее-всех совсем не пострадала от такого соседства.

А ещё более несправедливо — прятать Логана. Возможно, де Синд думал, что сплетни со временем поутихнут, но прошло уже семь лет. Семь лет! Разве можно прятать ребёнка от жизни? Это всё равно, что отбирать жизнь. И эту несправедливость я собиралась исправить завтра же. Но сначала требовалось поговорить с хозяином дома…

И пока меня ждали в столовой, потому что пришло время ужина. Я поспешила унести наверх поднос с первым блюдом и коронной маминой закуской — рыбой в форме. Кусочки отварной кеты я разложила по порционным формочкам и залила крепким и ароматным рыбным бульоном с пряностями. Охлажденный бульон застыл в желе, и теперь перед каждым де Синдом красовалась на фарфоровой плоской тарелке золотистая прозрачная пирамидка, дрожавшая от малейшего движения. В ней напросвет были видны ломтики рыбы, тончайшие нити шинкованной свежей капусты и моркови.

— Прости чревоугодие наше, — со вздохом протянула госпожа Бонита, но после общей молитвы потянулась за вилкой и ложкой так же проворно, как остальные члены семьи.

— Если это — грех, то я готов грешить вечно, — сострил Эйбел, подмигивая мне над тарелкой.

Я притворилась что ничего не заметила.

— Какие глупости! — тут же ахнула его тётушка. — Глупый язык — как огонь, сеет разрушения везде где заполощется…

— Давайте поедим, — оборвал очередную проповедь де Синд.

Он тоже отдал должное и закуске, и супу, а когда я принесла жареные креветки на общем огромном блюде, впервые за весь вечер поднял на меня взгляд.

— Вы балуете нас, Элизабет, — сказал он бесстрастно, когда я ставила блюдо посреди стола. — Всё очень вкусно.

— С радостью к вашим услугам, господин де… — начала я обычную фразу хорошо вышколенной прислуги и осеклась.

Глаза господина Тодеу вспыхнули — это было заметно даже при свечах. Мне показалось, его взгляд говорил больше — гораздо больше этих коротких, почти равнодушных слов. «Если я попрошу, вы меня полюбите?», — опять и очень некстати вспомнила я наш разговор в кабинете.

Надеюсь, это была всего лишь шутка, чтобы поставить на место служанку, возомнившую о себе слишком много. Потому что если это не шутка… Но я всё равно должна с ним поговорить. Сегодня же, пока он в добром расположении духа от хорошего ужина, и не намерен слушать нотации об умерщвлении плоти и усмирении духа. Когда закончится ужин, я подойду к хозяину дома и скажу: можно ли поговорить с вами?..

— Мне надо поговорить с вами, Элизабет.

Голос Тодеу де Синда вернул меня в реальность так быстро, что только крылышки затрепетали — как любила говорить моя матушка.