присылай только ко мне бывших гимназистов, – попросил Дыбенко, – страсть не люблю.

– Я тебе даму пришлю, хочешь?

Дыбенко испугался:

– Да ты что! С ума сошел?

Антонов-Овсеенко захохотал.

– Светскую.

– Володя, не глупи! – воскликнул Дыбенко. Отношения между ним и Антоновым-Овсеенко были такие, что Дыбенко мог даже в официальной обстановке называть командующего фронтом по имени, уменьшительно.

На том разговор и закончился.

Ранним февральским утром, в комнату, где Дыбенко завтракал, вбежал запыхавшийся дежурный по штабу.

– Павел Ефимович! Комиссар…

Запаренное дыхание вырывалось из дежурного с гудом, мешало говорить.

– Что комиссар? Прибыл?

– Да!

Дыбенко отодвинул в сторону недоеденную яичницу с салом, стремительно поднялся.

– Пошли встречать!

В штабе он неожиданно столкнулся со своей женой Александрой Михайловной Коллонтай. Остановился, будто налетел на фонарный столб, глаза его округлились.

– Саша, ты? Г-господи, а ты-то что тут делаешь?

Коллонтай улыбнулась широко, лучисто, – так улыбаться могла только она, – приложила к виску ладонь:

– Прибыла в ваше распоряжение, товарищ командующий!

Лицо у Дыбенко дернулось, изумленно поползло в сторону – вспомнил и смех Антонова-Овсеенко, показавшийся ему беспричинным, и туманные словесные пасы, наводящие тень на плетень, в следующий миг он обрадованно засмеялся и раскинул руки в стороны.

Нормальной семейной жизни у него с Коллонтай не было – просто не получалось: после того, как он со сводным отрядом моряков потерпел поражение под Нарвой, видеться с женой почти не доводилось. Встречи с ней можно было пересчитать по пальцам. Дыбенко едва не задохнулся от прилива нежности, захлестнувшей его, сделал правой рукой резкое боксерское движение, словно бы сметал преграду, вставшую на его пути, и рванулся к жене. Пробормотал сдавленно:

– Сашка!..

Коллонтай шагнула к мужу. Дыбенко обнял ее, зарылся лицом в пышные волосы, втянул в себя сухой щекотный запах, исходящий от них, повторил сдавленно:

– Сашка…

– Что?

– Хорошая ты моя!

Минуты через три, придя в себя, он откинулся в сторону, спросил неожиданно страдальчески:

– У них там что, совсем мозги расплавились? Кто послал тебя на фронт?

– Паша, ты недооцениваешь меня, – голос у Коллонтай отвердел, сделался жестким. – Я буду хорошим комиссаром.

Дыбенко вновь уткнул лицо в пышные волосы жены. Произнес примиряюще:

– В чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь…

Откинув голову, он вгляделся в скульптурное, с нежной матовой кожей лицо жены. Что-то неверящее возникло у него в глазах – Дыбенко словно бы не верил, что обладает этим сокровищем, – в следующую минуту проговорил тихо, продолжая радостно улыбаться:

– Сашка!..

– Я проехала по Екатеринславу… Очень приличный город.

Это Саша произнесла, чтобы сделать мужу приятное (дескать, взял он с боем одну из европейских столиц), но до европейских городов Екатеринославу было так же далеко, как мерину с екатеринославского базара, который возит винные бочки, до бронзовой лошади Петра Первого, изваянной на памятнике в Петрограде. Генеральская дочь Александра Коллонтай повидала Европу, там почти не было мест, которые она не посетила. Дыбенко оценил ее слова, благодарно улыбнулся.

– Жить мы будем при штабе, – сказал он. – Не возражаешь?

Штаб формирующейся дивизии занимал просторное здание коммерческого банка. Во всех комнатах стояли сейфы. К проживанию, даже временному, здание приспособлено не было – из углов его тянуло холодом, в больших залах с разбойным посвистом гулял ветер. Коллонтай невольно поежилась:

– Неуютно здесь как-то…

– Одно слово – банк, – сказал Дыбенко, – социальное зло, опорная точка буржуазии.

– Вот именно. – Коллонтай передернула плечами: бороться с социальным злом она умела.

Под жилье они решили занять угловой зал, сейфов здесь было больше всего.

Дыбенко хлопнул ладонью по одному из громоздких металлических шкафов, в ответ раздался слабый чугунный гул.

– Пустой, – сказал он.

– А в другом могут оказаться деньги, – резонно заметила Коллонтай.

– А деньги нашей дивизий очень даже нужны, – Дыбенко хлопнул рукой по второму сейфу, потом по третьему. – Ты обратила внимание – звук у них разный.

– Значит, и начинка разная.

Дыбенко выбрал один из сейфов – внушительный, с литой готической вязью, украшавшей массивную дверцу, постучал по нему ногтем.

– Вот здесь денежки есть точно. Попробую-ка я этот ларь открыть.

Коллонтай с сомнением качнула головой:

– Не справишься.

– А вдруг?

– Тогда дивизионная касса пополнится хорошей суммой, а мне для одежды будет роскошный гардероб.

Дыбенко начал возиться с сейфом. Минут двадцать проковырялся и опустил руки:

– Да его даже гранатой не взять! Не сейф, а средневековая крепость. Откроем его, а там какой-нибудь крестоносец сидит, железное забрало языком облизывает.

Коллонтай не выдержала, засмеялась – очень уж мудрено начал говорить муж.

– Что делать? – спросил у нее Дыбенко.

– Продолжать работу дальше. Ильич учил нас быть упрямыми.

Дыбенко проковырялся еще двадцать минут и вновь опустил руки.

– Тьфу!

– Не может быть, чтобы в дивизии не было специалистов по сейфовому… в общем, по сейфам, – задумчиво произнесла Коллонтай.

– По сейфовому металлу – по хлебу и по салу.

Дыбенко спустился к дежурному, тот выслушав комдива, с сомнением качнул головой:

– Не слышал, чтобы у нас были такие специалисты, – он пожевал губами, ответил на телефонный звонок и вдруг воскликнул обрадованно: – В Екатеринославе группа махновцев находится… Эти все умеют.

Комдив вспомнил своего осторожного, очень взвешенного в суждениях, – особенно политических, – собеседника по фамилии Чубенко, собеседник произвел на него хорошее впечатление, – и махнул рукой:

– Ладно, давай сюда махновцев!

Через полчаса перед Дыбенко стояли двое тщательно одетых, – в дорогих шерстяных костюмах, при галстуках, повязанных широко, по моде семнадцатого года, – мужчин среднего возраста, с загорелыми лицами. У одного, который был повыше ростом, с узкими черными глазами, похожего на калмыка, – в руках был аккуратный кожаный баул, каким обычно пользуются земские врачи, перенося в таких баулах докторские инструменты. Увидев Дыбенко, калмык вежливо поклонился:

– Явились в ваше распоряжение.

– Махновцы? – сощурившись, поинтересовался Дыбенко: уж очень эти двое не были похожи на батькиных «орлов».

– Похоже, что так… – загадочно ответил калмык.

– Задание будет простое: вскрыть все сейфы в этом здании. – Дыбенко провел по пространству рукой. – Все содержимое сейфов мы возьмем на карандаш и пустим на нужды бедного пролетариата и Красной армии.

– Мы будем работать одни? – деловито осведомился калмык.

Дыбенко не выдержал, усмехнулся.

– Нет. К вам я приставлю помощника начальника штаба.

Гости переглянулись, лицо у калмыка приняло досадливое выражение.

– Что вас не устраивает?

– У нас имеются кое-какие профессиональные секреты. Не хотелось бы выдавать их посторонним.

Комдив захохотал.

– Ну, вы даете! Да за такие разговоры вас в другом месте поставили бы к стенке.

– А мы в другом месте к начальству бы и не пришли. – Калмык также не сдержал улыбки, отвел руки чуть назад, изображая из себя очень хитрого человека.

– Меньше слов, больше дела, – проговорил Дыбенко и сделал ладонью движение, подсмотренное им у Ленина, хотя рослый плечистый Дыбенко никак не походил на Ильича – человека совсем другой комплекции. Калмык воспринял этот жест, как команду, подошел к одному из сейфов, что-то сунул в замочную скважину – Дыбенко показалось, что какой-то коготь, – и сейф, мелодично прозвякав старый немецкий мотив, открылся.

– Браво! – Коллонтай захлопала в ладони.

Дыбенко заглянул в сейф. Сейф был пуст. Скомандовал:

– Давай следующий!

Коллонтай также заглянула в сейф.

– Вполне приличный шкаф для моих платьев.

– Стенки только уж больно