— О, и главное! Чтобы твой статус так явно не бросался в глаза, ты теперь моя личная горничная. Как только окончательно придёшь в себя, тебе объяснят все тонкости работы.

Сомерсильд долго молчала, пытаясь собрать мысли в кучу. Но они снова и снова разлетались, будто бы та разбитая на полу вазу. «Это сон!» - настоятельно повторяла себе она, запрещая плакать и паниковать. «Все лишь страшный сон!»

— Но… — лишь прохрипела Адалин, сама не зная, чем хотела закончить фразу. Не взирая на попытку держать себя в руках, тело било мелкой дрожью, ноги свело судорогами. — Я…

Фон Миллер повернулся резко, злобно рыча ее имя, будто какое-то вселенское проклятье. В гневе сбив последнюю оставшуюся в живых вазу, стоящую на подоконнике, он громко и пылко выпалил:

— Я хотел дать тебе все, Адалин! Свой дом, богатство, тайну и, главное, сердце… Все это было бы твоим и только твоим! — обведя указательным пальцем замок, он перевел его на Адалин и злобно тыкнул:

— Но теперь ты не получишь ничего и никогда. Все твое существование будет одним сплошным адом, а день будет начинаться с мысли: «Когда же эта жизнь поскорее кончиться»! — тяжело вздохнув, фон Миллер по щелчку пальцев снова стал тем самым холодным снобом, отчеканив по слогам:

— Какой бы ни была твоя причина побега – расплачиваться будешь за нее все оставшееся время.

Быстрым шагом феодал направлялся к двери, Адалин дернулась ему в след, обессилено застонав:

— Стойте! А как же наручники?!

— Будешь лежать так, пока я не передумаю. — рявкнул тот, не останавливаясь. — Мало ли, что еще придет в твою голову… Лететь за еще один лекарством я не намерен.

В растерянности девушка забыла самое главное, о чем обязана была уточнить в первую очередь. Ведь именно аптекарь Баркеншоу дал ей приют и ту самую необходимую надежду на светлое безоблачное будущее. А раз последнее воспоминание было именно у дома мужчины, значит, фон Миллер про него знает.

— Где аптекарь? Что с ним?! — закричала Адалин, проследив за тем, как феодал буквально запнулся на месте об ее слова и обернулся, смерив долгим изучающим взглядом. — Я бы хотела увидеть его еще хоть раз и сказать спасибо за…

— Забудь про него раз и на всегда, — многозначительно протянул мужчина, будто хотел донести этим нечто большее. — Теперь у тебя другая жизнь. А допытываться у господина прислуге не велено!

Адалин не знала, сколько времени пролежала в постели, не способной двигаться. Тело ее ныло, сводило, чесалось… Несмотря на легкую прохладу, девушка ощущала, как капли пота стекают по лицу и рукам.

С каждой минутой внутри нее разгоралось отчаянье и злость. Адалин снова и снова убеждалась в правильности побега! Людвиг фон Миллер был самым настоящим чудовищем и одному богу известно, что он сделал с аптекарем Баркеншоу.

Со временим неудобство переросло в явную боль и Адалин решила, что проще заснуть. Она и вправду отключилась, потеряв рассудок до темна. Головокружительная жажда сменялась нуждой посетить уборную.

Сомерсильд больше не вырывалась и не просила ее освободить, как это было сперва. Теперь она молчаливо смотрела в потолок, бесчувственно изучая на нем каждую трещинку. Знали ли отец с матерью, какие муки ей придется пережить в браке с землевладельцем? И если узнают однажды, примут ли обратно? Этот вопрос мучил ее, разрывая на части.

В один момент Адалин даже показалось, что она понимает, зачем фон Миллер делает это: он хочет наказать ее. Сделать так же больно, как и она ему. Сломать ее, разрушить ту мешающую ему упорность… Решив жениться на бедной крестьянке, он явно не ожидал он нее уверенного «нет» и побега. Другая бы целовала ноги, угождала в каждой приходи… Тогда Адалин пожалела, что не такая, какой хочет видеть ее жених. Тогда бы ей не пришлось проходить это испытание...

«Вот он, тот самый момент!» - подумала девушка, и тело вдруг стало невесомым, все мысли испарились, а легкость сменила боль.

Но вместо смерти, она отчетливо услышала краем уха, как зазвенел метал и руки с ногами ее освободились, а тело кто-то бережно поднял, унося прочь из роковой спальни. У Адалин не было сил даже открыть глаза или пошевелить ресницами, но теплую воду, в которую ее окунули, девушка хорошо почувствовала.

Мягкая тряпка скользила про продрогшей коже, смывая следы прожитого дня. Удивительно, но движения эти Адалин казались осторожными и бережными, будто натирают хрупкий фарфор.

— Дьявол! — услышала она надрывный хрип, полный боли и отчаянья. Обжигающие губы коснулись виска, а руки нежно сжали щеки. — Мне так жаль… Прости меня Адалин…

Голос фон Миллер не был похож на себя: разбитый, неуверенный, надрывный. Из этого Адалин сделала четкий вывод, что это воображение рисует ей картины неосуществимой реальности. Будто насмехаясь над ней…

Затем ее вытерли на сухо и положили на мягкую, вкусно пахнущую постель. Там, где еще недавно были железные кандалы, теперь лежали приятные компрессы. Адалин наконец успокоилась достаточно, чтобы отключить сознание и четко ощутила, как проваливается в сон.

— Спи, — услышала она в самом конце, и массивная ладонь скользнула по ее груди, задевая сосок и обосновалась на животе.

Всю ночь Сомерсильд снились кошмары и в каждом из них так или иначе появлялся фон Миллер. Девушка видела его драконье преображение; как он жадно раздирает тушки несчастных…

— Просыпайся… — во сне Адалин казалось, что именно феодал взял ее за плечи и усиленно затряс. Но вдруг голос стал женским и более звонким. — Просыпайся, говорю!

Девушка устала распахнула глаза и увидела домоправительницу, заправляющую горничными. Полная женщина лет сорока выглядела неказисто, зато лучше всех управлялась с хозяйством. Адалин помнила, что звали ее Анной и что нрав ее оставлял желать лучшего.

— Вот твоя одежда, — она указала пальцем на лежащую около стола серую униформу горничной. — У тебя десять минут. Жду в коридоре.

Растерянная девушка не сразу смогла разглядеть совершенно новую, скромную спальню. Небольшое окошко располагалось у потолка и было закрыто массивными железными прутьями. Кровать предназначалась для одного человека, скромный шкаф мог поместить в себе не более двух нарядов. Деревянный резной стол и такой же стул, без каких-либо излишеств и напыщенности.

Девушка на скорую руку натянула серое платье, а также белый фартук с небольшими аккуратными гипюрными вставками. Затянув волосы в тугой жгут, Адалин спрятала их под плотным чепчиком, но все равно несколько непослушных пружинок снова и снова выскакивало, украшая лицо.

Когда Сомерсильд вышла, Анна все еще стояла у двери, недовольно указывая пальцем на настенные часы:

— Двенадцать минут! — вышагивая по коридору, женщина демонстративно сложила руки за спиной в кулаки, обозначая задания на день:

— В твои обязанности входит прислуживать хозяину. Пока распоряжений с его стороны не было, так что поможешь поварихе на кухне.