Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не могла бы сделать мне одолжение? – спросил он.
«Если бы я была на месте Айви…»
– Лори?
«Если бы я была…»
– Лори, – громче позвал Вильям.
«Если бы я…»
– А? Что? – очнулась я.
– Ты не могла бы кое-что сделать для меня?
Я с трудом оторвала взгляд от его груди:
– Да.
– Пусть это останется между нами. Никто не должен знать.
– Твои друзья не в курсе, что у тебя за диагноз?
– Только самые близкие…
– Ладно, – кивнула я, раскрывая упаковку с бинтами. – Только один вопрос. Ты обещал матери больше не попадать в больницу. Значит, это регулярно случается. И не жаль тебе ее?
– Все под контролем, просто иногда возникают проколы.
– Проколы?! – нервно хмыкнула я. – Эти проколы могут убить тебя, ты в курсе?!
– Ты переживаешь за меня? – вскинул бровь он.
Я встала, взяла бутылку, из которой он пил, и ведерко мокрой ваты. Вернулась на кухню и, мысленно прочитав молитву, глотнула остатки воды из его бутылки. Если я ошибаюсь, то согласна на незабываемый уикенд в госпитале. Но если мое безумное предположение верно, то…
Со мной ничего не случится.
А Вильям окажется вторым человеком в мире, прикосновения которого не оставляют на мне ожогов…
Я вернулась в спальню, достала из бокса бинты и начала наворачивать их вокруг его груди. Он стоически терпел, вспотевший и бледный, как полотно. Потом я закончила с перевязкой, ушла на кухню и стала хозяйничать и греметь ящиками в поисках алкоголя. В одном из шкафов обнаружилась бутылка «Бифитера», и я плеснула добрых сто грамм в стакан.
– Обезболивающее приехало, – объявила я, входя в комнату и протягивая ему стакан.
Он взял его и сделал большой глоток. Я присела на край кровати, поджав ногу.
– Почему она не здесь? – спросила я.
Да, почему панику поднимает его сестра, раны перевязывает соседка, а Айви в это время – где она?
– Потому что я не хочу, чтобы она была здесь.
– Ты должен научить ее осторожности. Она не должна прикасаться к твоей коже. Она должна увидеть, чем это чревато…
– Ты не понимаешь.
– Так объясни мне!
– Ожоги, шрамы и боль – я хочу, чтобы это были последние вещи, о которых она будет думать, когда будет оставаться у меня на ночь.
– О да! Ты готов калечиться каждый раз, лишь бы у девочки был потрясный секс.
– Мне не приходится калечиться каждый раз, но в остальном верно.
– Вильям… Оно в самом деле стоит того?
Я заглянула в его глаза – они светились. О, что за непередаваемые мысли отражались в них: мятежность, дерзость, бунт…
– А ты как думаешь? – спросил он, откидывая на подушку голову. Нотки иронии в его голосе и насмешливая улыбка сорвали мои предохранители. Как он смеет иронизировать, когда я всего лишь пытаюсь образумить его!
– Я думаю, что если бы у нее был разум – она бы понимала, чем это чревато! И если бы она обладала чувством ответственности, то сейчас была бы здесь! И если бы у нее были к тебе хоть какие-то глубокие чувства – она бы ни за что не стала вредить тебе! Итог – она глупая, безответственная и не любит тебя!
– Ты безумно прекрасна в своем гневе, Долорес Макбрайд, – хмыкнул он. – Но я все равно выбираю ее.
– Ч-что?! При чем тут я?! – Мое лицо снова залил румянец. – То, что ты позволяешь ей делать с собой, – это… это дико! И это все, что я пытаюсь донести до тебя, придурок!
– Мне надоело говорить обо мне. Давай поговорим о тебе, – вдруг сказал он, допивая джин и грохая стаканом о прикроватную тумбочку. – А когда ты в последний раз делала дикие вещи, крошка?
«Я больше не делаю диких вещей, Вильям. Стигмалион посадил меня на цепь».
– Ты же дикарка, Долорес. Неудержимая, неукротимая дикарка, которой просто необходимы периодические дозы дикости.
«Например, спускать бешеных собак на людей», – наверняка чуть не закончил он.
– Я переросла… все это и научилась быть вести себя разумно.
Вильям расхохотался, морщась от боли.
– В восемнадцать «все это» только начинается. И когда ты встретишь подходящего человека, Долорес, вот тогда ты расскажешь мне, как много в твоей голове остается разума, когда он прикасается к тебе.
Я забрала у Вильяма стакан, вышла из комнаты и вернулась на кухню. У окна висело большое зеркало, я заглянула в него, и меня начала колотить мелкая дрожь. Губы остались прежними. Кожа не вздулась волдырями и не лопнула, обнажая алые раны, несмотря на то, что уже миновали все дедлайны. Слюна Вильяма не оставила на мне ни следа. Боже правый…
Я плеснула джина в его стакан и сделала глоток. Мне нужно время, чтобы осознать все это в полной мере. И…
Мне нужно выяснить еще кое-что.
На столе лежала распечатанная пачка «Мальборо». Я достала одну сигарету, подержала ее во рту, коснулась кончиком языка и сунула обратно в пачку. Но не полностью, а оставила конец с фильтром торчать над всеми другими сигаретами. Я видела Вильяма с сигаретой в пальцах пару дней назад в парке универа, так что это его добро. Потом вернулась в комнату и протянула ему пачку.
– Экспресс-доставка новой порции обезболивающего.
«Бери ее. Бери ту, что выше всех…»
И он взял. Мои руки тряслись, когда я смотрела, как он раскуривает эту сигарету, обхватив губами.
«Ты не оставляешь на мне ожогов, Вильям, но как ты отреагируешь на меня? Надеюсь, что мое сердце не разорвется прямо сейчас, и я успею выяснить это…»
– А мне можно на вашу маленькую вечеринку? – раздалось за спиной, и я подскочила, выронив на пол пачку. – Извините, было не заперто!
В дверях стояла Айви и вертела на пальце ключи от машины. Она смотрела на меня не мигая, как кобра. Пухлые губы растянулись в ироничной улыбочке.
– Вильям, ты не отвечал на звонки. Я волновалась.
«Боже, мне нужно всего тринадцать минут! Я должна убедиться, что безвредна для него. Это все, о чем я прошу!»
– Айви, – пробормотал Вильям, поедая ее глазами. – Проходи, Лори уже уходит.
– Нет, не ухожу, – тихо сказала я, ковыряя пальцем пушинку на своих штанах.
– Прости? – вскинула бровь Айви.
– Долорес, тебе пора, – сказал мне Вильям, вдавливая сигарету в пепельницу.
– Нет, не пора, – сказала я еще тише. Пушинка наконец отковырнулась, и я сдула ее с пальца.
– Немыслимо, – нервно рассмеялась Айви. – Что она вообще здесь забыла?