Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я вошла в студию, она сидела на софе, а на ее коленях лежала коробка. Кивком головы она пригласила меня сесть рядом. Я села и бросила взгляд на коробку. Серый картон, этикетки, сообщающие название модели и цену, – ничего такого, что отличало бы ее от других обувных коробок. Ничего, кроме слов, написанных сверху дрожащей рукой:
Моим детям
Вскрыть после моей смерти
38
Я приготовила нам кофе. И хотя Корин сказала, что ей ничего в рот не лезет, она залпом выпила чашку айриш-кофе. Как бы придавая себе смелости, она потерла руки и открыла коробку. Я предложила выйти и подождать, но она ответила, что я могу остаться.
Внутри были только бумаги. Глупо в этом признаться, но я почувствовала облегчение, как будто ожидала увидеть что-то неприятное, вроде отрезанного человеческого уха. Там были две фотографии и три конверта; на одном из них было написано: «Прочесть первым». Корин так и сделала.
Дорогие мои дети,
Если вы читаете это письмо, значит, меня больше нет с вами. У меня всегда вызывало смех это выражение, когда его употребляли в дешевых мелодрамах, и вот я сама его использую…
Прежде всего, я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас всей душой. Вы были моим самым большим счастьем в этой жизни, и его продолжили внуки, которых вы мне подарили. Я знаю, что вам сейчас грустно, но надеюсь, что вы недолго будете печалиться обо мне. Я сожалею, что не могу обнять вас и сказать, что это скоро пройдет. Зато я вам обещаю: если там действительно что-то есть, я подберу себе кресло поудобнее, устроюсь в нем и буду наблюдать за вами в ожидании, пока вы ко мне присоединитесь. Не плачьте, иначе я тоже расплачусь, и тогда вы будете сетовать на плохую погоду.
Теперь я хочу рассказать вам то, о чем я никогда никому не говорила. Я долго думала, насколько это важно для вас, и признаюсь, что боюсь разрушить привычный для вас мир. Я могла бы выбросить эту коробку, но у меня не хватило сил. И вы, конечно, найдете ее, когда будете разбирать мои вещи. Итак, я должна вам кое-что объяснить.
Корин прервала чтение, встала и прошлась по комнате.
– Не уверена, что хочу это знать…
– Поступайте, как считаете нужным. Подождите, пока не приедет брат. Может быть, в его присутствии вам будет легче и вы не будете чувствовать себя одинокой.
Она покачала головой.
– Не знаю. Если я решусь читать дальше, то хотела бы это сделать без него. Понятия не имею, в чем она хочет признаться, но я хорошо знаю своего брата: его реакции непредсказуемы, и я готова к худшему.
– Разумеется, я знала вашу маму не так хорошо, как вы, но я почти уверена, что в ее откровениях не может быть ничего такого, что причинило бы вам боль.
– Вы правы. Больше всего она хотела, чтобы мы были счастливы, – ответила она, повернувшись ко мне спиной, чтобы скрыть набежавшие слезы. – Но я боюсь. Я знаю, что отец причинил ей много страданий. Он был нелегким человеком: много пил, часто ее поколачивал. Когда я была маленькой, я научилась угадывать по тому, как он открывал дверь, каким будет вечер: хорошим или плохим. Чаще он бывал плохим. Жаль, ведь трезвым он был совсем другим человеком: милым и добрым. Я думаю, мама почувствовала облегчение, когда дверь навеки закрылась за ним. Цирроз печени за два месяца свел его в могилу. С тех пор я ненавижу алкоголь и скрежет замков, когда их отпирают. Мне потребовались годы, чтобы простить его, и я боюсь, как бы мамины слова не разбередили старые раны. Что бы вы сделали на моем месте?
О ля-ля! Единственное, что я знаю, так это то, что все эти семейные истории – как слишком узкие джинсы: хочется поскорее освободиться от них и вообще никогда их не надевать. Будучи беспристрастным психологом, я решила уклониться от прямого ответа.
– На вашем месте я бы уже выучила письмо наизусть. Я скорее отношусь к тому типу людей, которые оценивают степень риска после того, как начинают действовать.
Мои слова послужили толчком, которого ей так не хватало. Она села и продолжила чтение.
Я хотела бы, чтобы вы сначала ознакомились с содержимым коробки, прежде чем читать продолжение.
Первое фото было черно-белым. Молодая брюнетка и высокий блондин в военной форме улыбались друг другу, держась за руки. Изображение было таким естественным и живым, что казалось, слышишь несмолкающий смех и голос фотографа, который просит их быть немного серьезнее и смотреть в объектив.
Второй снимок был сделан недавно. На нем на фоне цветущего сада был изображен пожилой мужчина в шезлонге с улыбающимся ребенком на руках.
Корин посмотрела на меня.
– Я не знаю этого человека. Но на первой фотографии, кажется, изображена моя мать в молодости…
Она задумалась на несколько мгновений, потом взяла самый пожелтевший от времени конверт с черными буквами:
Мадам Раймонда Понтель,
в замужестве Ноир
7, Акациевая аллея
33400 Таланс
Франция
Я знала, что настоящее имя Мэрилин – Раймонда. Она мне объяснила, что сменила его после смерти мужа, потому что имя кинозвезды, как ей казалось, больше подходит к той личности, которой она когда-то хотела стать. И она была права, ее второе имя ей действительно шло.
Конверт почти порвался на сгибе – видимо, его много раз открывали.
Корин продолжала читать вслух:
Берлин, 15 сентября 1947
Моя дорогая Раймонда,
С тяжелым сердцем и в отчаянии я приступаю к написанию этого письма.
Я только что обнаружил все ваши письма, где вы говорите о своей любви, тоске и своем разочаровании… Я прочел их все, до последней строчки. Все слишком поздно, и я это хорошо понимаю. Но уверяю вас, совсем не потому, что я разлюбил вас или проявил трусость и низость, я не сдержал своих обещаний. Никогда в жизни я не был так искренен и откровенен, как в тот момент, когда просил вашей руки у вашего отца. Я так любил вас, что не мог себе представить, что можно любить сильнее. И я каждый день благодарю судьбу за то, что она позволила мне встретить вас на жизненном пути. Видеть вас каждый вечер стало смыслом моего существования за весь этот мрачный период, и я заклинаю вас верить мне.
В конце войны я пообещал вам приехать и жениться на вас. Но я не сдержал слова, и это до сих пор причиняет мне страдания. Я знаю, что буду страдать до последнего дня жизни.
В своем последнем письме вы извещаете меня о своем замужестве. Вы ждали около двух лет, не получая ответа на свои письма, не зная, жив ли я, и были убеждены, что я забыл вас… Но ничего подобного.
На протяжении этих двух лет, как и большинство немцев, я находился в плену в Советском Союзе. И все эти два года я днями и ночами думал о вас. Воспоминания о наших долгих беседах, о вашей улыбке и поцелуе, который вы мне подарили в последний вечер, придавали мне сил. Как только я освободился, я сразу же решил поехать за вами и сдержать свое обещание. Но было слишком поздно, и я был раздавлен.
