Таким образом, в то время как пехота и артиллерия 1-й армии доблестно дрались с неприятелем, главная масса русской конницы отдыхала за правым флангом армии, а конная группа В.И. Гурко (20 эскадронов) простояла уступом за левым флангом русской пехоты. А ведь одно даже только присутствие конной массы на правом фланге 1-й армии не позволило бы германской 1-й кавалерийской дивизии ворваться в тылы русского 20-го армейского корпуса, да и вообще удар по русскому правому крылу был бы сильно ослаблен. Действия конной артиллерии Павлоградского гусарского полка отчетливо доказывают этот тезис. Конечно же, по ненормальной логике кавалерийского командования, отдых, данный Ренненкампфом всей армии на следующий день после победы при Гумбиннене, распространился и на уже отдохнувшую конницу. Сам же Хан Нахичеванский, нисколько не чувствуя стыда за свое отсутствие на поле боя, начал преследование лишь 10 августа, двигаясь по 25–30 км в день.

Потери в Гумбиннен-Гольдапском сражении составили около 17 тыс. чел. у русских и около 15 тыс. у немцев. Соотношение потерь следует считать при том значительном превосходстве противника в артиллерийском отношении, что показано выше. То есть одно лишь это показывает высокую подготовку кадровых русских солдат перед войной, а также степень качества артиллерийской стрельбы в русской артиллерии. Наряду с великолепной стрелковой подготовкой русской пехоты и распадом боя на отдельные корпусные очаги, одной из основных причин поражения немцев под Гумбинненом стало использование устаревшей тактики немецкой артиллерии: германские батареи не умели стрелять с закрытых позиций, что позволяло русским артиллеристам успешно бороться с врагом, уступая в огневом отношении.

Ошеломленный большими потерями в 17-м армейском корпусе, М. фон Притвиц не решился на немедленное возобновление сражения, хотя этого требовали раздосадованные результатом боя командиры корпусов. В свою очередь, русское командование Северо-Западного фронта не уяснило масштабов столкновения и, сознавая слабость 1-й армии в пехоте, решило усилить 1-ю армию 2-м армейским корпусом С.М. Шейдемана из состава 2-й армии (резервом 2-й армии, который должен был действовать на стыке 2-й и 1-й армий). Таким образом, еще до того, как войска 2-й армии вступили в бой, они уже были ослаблены на один корпус. Понятно, что 2-й корпус, перебрасываемый с одного участка на другой по разбитым дорогам, опаздывал к моменту первых столкновений в любой армии, а вдобавок еще и отрывался от своих тыловых учреждений. Такая рокировка, предпринятая уже по окончании сосредоточения, свидетельствует о нетвердости в проведении в жизнь оперативной идеи в штабе Северо-Западного фронта.

Сам городок Гумбиннен, заблаговременно покинутый жителями, мало того, что подвергался обстрелам во время сражения, так еще и был совершенно разгромлен русскими войсками. Идя вслед за отступающими немцами и не встречая нигде мирных жителей, бежавших в глубь Германии, русские солдаты громили покинутые дома. Очевидцы отмечали, что эти своеобразные «погромы» вызывались не какими-либо мародерскими намерениями, а исключительно целью уничтожения имущества богатого врага, напавшего на бедного соседа. Русским крестьянам было непонятно, почему так хорошо (сравнительно с русскими) жившие немцы первыми напали на Россию, выступив в роли агрессора. Побывавшая в Гумбиннене вскоре после сражения двоюродная сестра императора Николая II, работавшая в госпитале Красного Креста, вспоминала, что практически все дома были внутри разбиты, а имущество – разломано. На столах стояла брошенная бежавшими немцами еда, людей в городе не было; «но еще более ужасной была мертвая тишина, нависшая над городом»[91].

По итогам русского наступления, местность закреплялась за победителями. Второочередной 227-й пехотный Епифанский полк был назначен в распоряжение начальника этапно-хозяйственного отдела штаба армии генерал-майора Г.Д. Янова «для занятия гарнизонами городов и местечек занятой части Восточной Пруссии»[92]. Командир полка полковник В.И. Поклевский-Козелл отправил 2-й батальон занять Инстербург, а 1-й батальон – Гумбиннен, Гольдап и Сталлюпенен[93]. Командиры батальонов назначались комендантами этих городков, в районе которых неделю-полторы назад полыхали ожесточенные сражения.

Как это часто бывает на войне, кто-то не мог удержаться и от мародерства. Задержанное цензурой письмо из Епифанского полка говорит, что ротный командир роты, охранявшей Гольдап, конфисковывал в тылу разные вещи и распродавал – сигары, вино, ликеры и разную мелочь. Воспринималось же такое этим офицером не как мародерство, а реквизиция: «Когда это сделают солдаты, их за это расстреливают, ну а офицеру все сходит с рук. И эти-то люди наши начальники! Солдаты пока иронизируют по поводу офицерского мародерства, но я убежден, что это со временем превратится в тяжелую трагедию для офицеров». Подытоживая, автор письма сообщал, что подает рапорт о переводе на передовую, чтобы не видеть подобного безобразия[94].

Командарм-1 первоначально даже и не поверил в собственную победу. Известно, что Ренненкампф был готов возобновить сражение на следующий день, либо отступить, так как потери в 20-м армейском корпусе были велики, а войска уже расстреляли львиную долю своих носимых боеприпасов. Только 28-я пехотная дивизия потеряла 104 офицера, до 7 тыс. солдат, 23 пулемета, 8 орудий и 163 лошади. Тылы отстали, и пополнения запасов патронов и снарядов можно было ожидать по истечении только двух суток. Кстати говоря, именно поэтому генерал Ренненкампф не сразу донес об итогах Гумбинненского сражения в штаб Северо-Западного фронта (прежде он сообщил о своей небесспорной победе в Ставку).

Только получив благодарность за гумбинненскую победу от великого князя Николая Николаевича, Ренненкампф 10 августа в шифротелеграмме сообщил, что Верховный главнокомандующий особенно благодарит 28-ю дивизию. Сам Ренненкампф считал, что благодарность заслужил только 109-й Волжский пехотный полк, до конца дравшийся вместе с 4-й батареей. В то же время начдив Н.А. Лашкевич вместе с командирами прочих – Камского, Донецкого и Уральского полков ушли в Вержболово. Реннекампф указал, что «командиров полков приказал устранить, причем сказал что это лишь на первый раз… ходатайствую не передавать дивизии особой благодарности Его Высочества, пока полки дивизии кровью своей не искупят позора их полковых командиров»[95].

И именно поэтому войска 1-й армии не были брошены в преследование, так как штаб 1-й армии опасался, что противник опомнится и возобновит бой, имея уже больше шансов на успех. О победе под Гумбинненом командование 1-й армии догадалось лишь на следующий день, когда выяснилось, что немцы отошли и продолжают отступление, а в тылу информацию получили еще позже. Император Николай II только 10 августа записал в своем дневнике: «Получил от Николаши радостную весть об удачном окончании двухдневных боев нашей 1-й армии против двух с половиной прусских корпусов, отступивших на запад»[96].