— Это называется геноцид, — сказала Алиса.

Она сидела на лестнице, смотрела перед собой.

— Что? — не расслышал я.

— Геноцид. Когда убиваешь людей — это геноцид. Старое слово.

— А если погань людей убивает? — спросил я.

— Геноцид — он всегда геноцид, — сказала Алиса. — Без разницы кто, главное, что людей. Людей все меньше и меньше…

Она поморщилась.

— Скоро совсем не останется никого.

Я не стал спорить. Я не верил, что скоро совсем никого из людей не останется, такого не случится. Просто это… Испытание. Испытание для всех, кто сумеет, тот выстоит.

— Никого, — повторила Алиса.

На стене туннеля белели числа. Семнадцать, одиннадцать, пятьдесят два. Последнее четырнадцать. Алиса приписала «23» и стрелку.

— Можно идти, — сказала она. — Только мазер ты тащи.

Она сунула мне оружие. А мазер оказался не таким уж тяжелым, наоборот, раза в два легче карабина. Был выполнен из легкого материала, удобно устроился под мышкой, одно неприятно было — я помнил, какие дырки он проделывает, опасная штука.

Мы двинулись.

Туннель походил на ребристую полукруглую трубу. Когда-то по стенам этой трубы пролагались тяжелые кабели, сейчас вместо них болтались черные неопрятные ошметки, скорее всего, кабели переплавили на медь и свинец. С потолка свисали бороды паутины, колыхавшиеся как живые. Попадались прилепленные к бетону гнезда летучих мышей и еще какие-то гнезда, похожие на осиные, только сложенные из какого-то блестящего вещества. Алиса запустила в гнездо камнем, и просыпалась мелкая железная пыль.

— Это строка, — пояснила Алиса. — В Рыбинске есть строка?

— Есть. Но мало…

— Да у вас там вообще всего мало. Подземки нет? Нет, конечно, какая там у вас подземка. А я не люблю подземку, — рассказывала Алиса. — Мне тут трудно. Я каждый день на поверхность выхожу, подышать.

— А остальные? — спросил я. — Остальные живут в туннелях? Они…

— Это называется метро, — перебила Алиса.

— Почему? — не понял я.

— Не знаю. Просто называется, и все. Метро. Но только в Верхнем Метро никто не живет. Все в глубоком живут. В Нижнем. Оно там.

Алиса указала пальцем вниз.

— Сначала построили Верхнее Метро, — рассказывала она. — Вот это. На нем просто ездили — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. А потом решили построить Нижнее. Оно ниже. Совсем ниже. И мало кто знает, как в него попасть. Там живут. Но не все.

— Зачем еще одно метро? — не понял я.

— Вот уж не знаю. Но оно есть. Только там в туннелях не поезда ходили, а еще одна труба проложена. Даже не труба, а такая толстая проволока. У нас был один дядька — потом его голем сожрал, так он говорил, что этой толстой проволокой от расползания стягивали.

— Что стягивали?

— То ли город, то ли землю вообще. Что-то стягивают. Не знаю, может, правда. В той трубе все время электричество есть, там светло.

— А эти? Ну, големы, слизни? Они туда забираются?

— Редко.

Алиса остановилась, стала балансировать на одной ноге, пояснила:

— Загадала — если до пятисот дошагаю — пятьдесят лет проживу.

Она поймала равновесие и двинулась дальше.

— Им там не нравится. Хотя, конечно, свои есть, другие. В основном вся дрянь в Верхнем обитает. И на земле еще, а в глубину не добираются. Да туда ходы вообще мало кто знает. Ты в карты играешь?

— Нет… Как в карты можно играть?

— А ну да, забыла. Ты же праведник из Рыбинска. Я тебя научу. Как дойдем до Южного порта, там Соня будет, он в карты любитель, в прошлый раз все гайки у меня выиграл…

Все гайки выиграл. В Южном порту. Хорошо живут.

— Я тебя научу как, мы его всего обыграем, без штанов домой отправится.

Алиса бодренько шагала по рельсу, я отметил, что чувство равновесия у нее идеальное, даже руками не размахивает.

— Куда этот туннель ведет? — спросил я.

— Кто его знает… — пожала плечами Алиса. — К Цао, наверное. Все дороги ведут к Цао, так раньше еще говорили.

— Что такое Цао? — спросил я.

— А, так… Говорят, китайцы тут раньше жили. Как Китай Водой накрыло, так их много сюда перебежало. Цао, Вао, Сяо — тут много таких названий. А потом китайское бешенство — раз — и все китайцы озверели. Их много было, ни жнецы, ни строка справиться не могли. Цао — в центре. Там Сердце Тьмы. Да не, туда мы не пойдем, конечно, — успокоила Алиса.

На стене показался столбик цифр, и Алиса опять нарисовала «23» и стрелку. Рядом с цифрой «14» и точно такой же стрелкой.

— Это значит, что мы досюда нормально добрались, — пояснила она. — Двадцать три — это мой номер.

— Не понимаю…

— Рыбец, — вздохнула Алиса. — Ешь рыбу — вот ничего и не соображаешь. Помнишь те числа? Ну, возле лестницы?

Я кивнул.

— И стрелочки. Если стрелочка указывает на число, то значит, человек прошел через туннель и вылез наверх. А если от числа, значит, ушел в туннель. Последним числом было четырнадцать и стрелочка вглубь. Здесь…

Алиса указала на стену.

— Здесь тоже четырнадцать и стрелка, значит, досюда четырнадцатый добрался нормально. Четырнадцатый — это, кажется, Яго.

— Кто?

— Какая разница. Короче, тут все нормально. Шагай, тетенька правильной дорогой двигает.

— Какой?

— Крысоподземной. Кусок хороший срежем и тихо, к тому же. Ты, кстати, каких крыс любишь? Речных или подземных?

— Я жареных, — признался я.

— Ну, ясно, что жареных. Но речные мне больше нравятся, они жирнее. Слышь, Калич…

— Меня зовут Дэв, — поправил я.

— Ну, конечно, о чем я говорила?

Стало темно.

— Электричество кончилось, — Алиса принялась стучать фонарем. — Бывает, однако, бывает… У вас электричество кончается?

— У нас его вообще нет.

Алиса опять хихикнула, я подумал, что она очень веселая.

Она была очень смешливая, эта Алиса. И красивая. Даже через комбинезон-кикимору видно, что красивая, у нас таких нет вообще. Не было. Наверное, оттого, что праведница.

Все-таки она праведница. Все праведницы красивые. Владыка создал людей по образу и подобию своему, и чем человек красивее, тем полнее в нем отражается лик Его. В Алисе отражался. А если человек грешен, ну, или будет грешен — то обязательно на него метка возложится. Вот как на Ноя: он жадина — и все время сопливится.