– Ага, – согласился Хук, а сам подумал: «Выручает, да ладно? Интересно, в оплату старина Боди принимает натурой?»

– И в-третьих, – продолжила Элоди, отогнув большой палец, – мистер Ваксмен сделал его своим помощником. С массой обязанностей. Похоже, что мистер Ваксмен предпочитает где-нибудь слоняться, вот и нанял Эверетта следить за домом. Мой мальчик проводит на воде каждый богом данный час. Даже по воскресеньям выходной не возьмет. Он – хороший сын, констебль. Господь свидетель, Эверетт при случае, бывает, тайком хлебнет пивка, но это нынче и все. Он мне поклялся, и я ему верю. Я спину гну не для того, чтобы спустить все заработанное на лечение и залоги.

Хук заломил фуражку.

– Славный спич, мисс Элоди. Слог у вас что надо.

– Правда всегда найдет выход, – Элоди сдвинула ногу назад, словно настроилась закончить разговор.

– Все это, может, и правда, – допустил Хук. – Но, к сожалению, жалоба-то поступила, и произвести проверку я должен. Так что предъявите, будьте добры, юношу, и мы в два счета все уладим.

– Я не могу его предъявить, – отрезала Элоди так, будто не предъявила бы Пшика, даже если б могла. – Он на реке и занят списком покупок для Ваксмена. Не знаю даже, когда мальчик спать успевает. Нельзя же перехватывать каждую ночь всего по паре часов.

Хук позволил себе окинуть Элоди скрытым за зеркальными линзами взглядом, но дал понять, куда смотрит, движением головы – потому что на данном этапе уверился, что его шансы заполучить эту женщину по совести рухнули к нулю, однако решил попробовать еще разок.

– Может, я загляну позже, перехвачу мальчишку? Захвачу бутылочку вашего любимого игристого?

Элоди потерла шею.

– Не выйдет, констебль. Я все лето в ночную смену. Нам нужны деньги, видит бог, ох как нужны.

«Ну что ж, – подумал Хук, – вот и контрольный в голову».

Мелькнула мысль, не стянуть ли «вэйфареры», не явить ли этой никчемной каджунке, от чего она отказывается. Что всякий раз, как они говорят, ее жизнь висит на волоске.

«Снять очки, одной рукой за горло и увести в дом».

Никто не увидит. Пацан-то ишачит.

Однако это не решало проблему. А именно, что где-то есть некто, возможно, с видео, на котором Хук выпарывает брюхо Карнахану, или как минимум очевидец самого действа.

А когда сия проблема перестанет быть таковой, ему предстоит разобраться с империей Айвори Конти.

Все нужно сделать по уму.

Вспомнилось: ночь в Ираке, он сидит на шлакоблоке у костра в бочке, полковник Фараиджи показывает потрескавшийся обломок дерева, прежде чем бросить его в огонь.

«Видишь эту деревяшку, друг мой Ридженс?»

«Вижу, полковник, – отозвался Хук. – И могу поспорить, что это не просто деревяшка. А природа типа преподает мне урок, только я еще не понял».

Улыбка Фараиджи была печальной, но снисходительной.

«Оно иссечено, ослаблено. Годится разве что в костер. Как так вышло?»

«Хер знает».

«Как бы ты уничтожил эту деревяшку?»

Терпение Хука грозилось вот-вот лопнуть. Фараиджи вот просто не мог взять и сказать. Вечно надо было сперва понагнетать.

«Возьмусь за топор».

«И что от удара топором ощутит дерево?»

Иногда Хуку казалось, что его муштрует мастер Йода.

«Обгадит свои деревянные штаны, наверное».

«Именно, – кивнул Фараиджи. – Потому нам следует взять пример с пустынной влажности. Просочиться в дерево, словно друг, а в ночи замерзнуть и расколоть».

«То есть, говорите, бороться изнутри?»

«Именно, друг мой. И тогда, на смертном одре, дерево не станет винить влагу».

«Бороться изнутри, – подумал Хук теперь. – Быть всем другом, пока не настал час прикрыть эту лавочку».

Он сверкнул улыбкой – широкой, но лишенной глубины.

– Ну, за спрос не бьют в нос, верно? – Констебль вытащил из нагрудного кармана и протянул Элоди визитку так, словно а-ля фокусник извлек ее у женщины из-за уха. – Как увидите Пшика, попросите его меня набрать. Ничего страшного, но таки хочу побеседовать, лады?

Элоди взяла визитку, постаравшись не коснуться его пальцев.

– Обязательно передам, констебль.

Хук шутливо изобразил тягучий южный акцент:

– Не заставляйте меня сюда возвращаться, ясно-понятно?

– Ясно-понятно, – отозвалась Элоди неубедительно покладисто.

Хук постучал по краю фуражки.

– Мэм, – и развернулся к «шеву», оставляя Элоди Моро дрожать под гнетом девяностоградусной луизианской жары.

Интрижке Хук/Моро не суждено состояться, и оба это понимали.

«Но, – подумал констебль, забираясь в машину, – не мытьем, так катком. По каджунке».

Верн шмыгнул в свою хижину тем же днем, хотя прекрасно понимал, что вообще-то не должен там появляться в светлое время суток – на случай, если кто-нибудь из местных наберется смелости ступить на остров. Господь свидетель, нескольким Верн уже помог исчезнуть – исключительно как предупреждение остальным, но всегда ведь найдется, как назло, глазастый придурок, жаждущий выследить чудовище Хани-Айленда и прославиться.

«Это ведь даже не Хани-Айленд, дебил!» – заорал одному такому Верн прежде, чем утопить страдальца в байу.

Но больше он так не поступал.

Вместо этого Верн заныривал в воду, хоронился там, пока очередной пожевывающий табачок потенциальный охотник на чудовищ не уберется подобру-поздорову, и молился, чтобы тот не набрел на лачугу с теликом, холодосом и змеящимся из кипарисовых крон шнуром спутниковой тарелки.

«Не сегодня, – подумал Верн, вскрывая пробку первой бутылки водки за утро. – Сегодня сожгу любого мудака, если сунутся на мою святую землю. Да ну на хрен, задолбало прятаться».

Верн был не дурак. Он понимал, что происходит.

«Глухая тоска вцепилась, как псина».

Такие приступы уныния нападали непредсказуемо и часто сопровождались мигренями столь жестокими, что Верну казалось, будто у него вот-вот облезет верхушка черепа. Температура тела подскакивала до небес так, что он за двадцать минут бы расплавил собой ванну со льдом – при наличии лишнего льда, конечно.

Проблема заключалась в том, что раньше тоска подкрадывалась медленно: происходил эдакий постепенный спуск к низшей точке, потом неспешный подъем на другой стороне. Однако теперь его разум знал, чего ждать, и пустил все под откос, за считаные минуты нырнув от отметки «ноль» до критического минимума. Спровоцировать взрыв могла любая мелочь. Застрявшая в зубах рыбная кость. Миска невкусного гумбо. Или, как в данном случае, чуть более серьезная проблема – то, что его единственный друг зарылся в землю. Стоило старине Ваксу упокоиться, как Верна охватила депрессия – и с тех пор стало только хуже.