В начале декабря, в день Непорочного Зачатия, фургон коронера подъехал к дому напротив. Мы видели, как мужчины в черных фуражках торопливо взбежали по лестнице, а вскоре вынесли на улицу маленький неподвижный сверток.

— Режь, шей, работай! — скомандовала Мистрис. — Это не ваша семья и не ваша забота.

На другой день Лула узнала, что они приезжали за рыжей девчушкой. Ее отец потерял работу и истощенный ребенок умер от лихорадки. Я взяла пять свинцовых пуговиц Ассунты и отнесла их матери девочки.

— Из Италии, — пояснила я.

Я видела похожие в витрине магазина, они стоили довольно дорого. Во всяком случае достаточно, чтобы купить еды и немного угля. Всхлипывая, она поблагодарила меня, и я поскорей пошла обратно под пронизывающим ветром. О, Дзия, как мне не хватает твоих теплых объятий по ночам, как не хватает огня, что весело потрескивал в нашем очаге, и даже запаха отцовского табака. Зима ползла медленно. Мистрис все сильнее разбавляла водой нашу похлебку. Девушки негодовали и требовали больше хлеба.

— И сыра, как было раньше, — настаивала Бела.

Дурочки, подумала я, но промолчала. Неужели они не понимают, что через год, в крайнем случае, через два, их труд вообще перестанет быть нужен? Возвращаясь домой после прогулок в город, я часто останавливалась у витрины большого магазина, где были выставлены мужские рубашки и женские блузки — самого лучшего качества. Вся отделка была выполнена на машинке и стоили эти вещи куда дешевле, чем изготовленные вручную. Да, там были несколько нарядов с оборками и ручной вышивкой, но много ли в Кливленде покупателей, которые могут себе их позволить? Мистрис черпала последние доллары из пересохшего ручейка торговли.

Что же мне делать? Кроме как шить, я ничего не умею. Медленно брела я домой, не обращая внимания на мороз, и пыталась скрепить воедино разроненные обрывки мыслей. Я накоплю денег, а затем уеду в Чикаго, где в роскошных парках гуляют богатые дамы в нарядных платьях.

Вечером на кухне я шепотом рассказала о своих планах Луле.

— Ты знакома хоть с одной богатой дамой в Чикаго? Пойми, нельзя просто так явиться в приличный дом со своей иглой и ножницами. У каждой леди есть своя модная портниха.

— Значит, пойду к портнихе.

— Никому не говори, что ты задумала, пока не накопишь все деньги до последнего пенни, — предупредила Лула. Она ткнула пальцем в сторону столовой, откуда доносились взрывы хохота: девушки по очереди изображали Мистрис. — Никому, даже тем, с кем дружишь. Кто уходит, тот теряет друзей. Она все разнюхает и придет в ярость — как это, кто-то хочет найти место получше?! И тогда мигом вылетишь за дверь, пусть ты и замечательная мастерица.

Итак, я выжидала, старалась работать как можно быстрее, никому не говорила о своих планах — и ощущала себя безмолвной предательницей. В начале марта днем было уже тепло и по песчаным аллеям из-под грязного, лежалого снега текли ручьи, но по ночам промозглый холод забирался через щели в спальню и девушки ежились во сне. На рассвете солнце с трудом просвечивало сквозь бледную дымку, и я вспоминала зимние восходы в Опи: пурпурные, розовые, фиолетовые и багряные полосы расцвечивали небо — к полудню оно становилось ослепительно лазоревым. Зимы в горах были голодные, но красочные.

— Хочу весну! — заявила Марта, наша новенькая итальянка.

Она сердито топтала заледеневшие островки снега, пока мы тащились по городу, нагруженные коробками с готовыми воротничками. Доставлять их в магазин входило в наши обязанности, но денег мы за это не получали.

— Гречанок и шведок почему-то никогда не посылают, — с горечью сказала Марта.

Да, это правда. Мистрис умела настроить всех против всех, ловко распределяя подачки и штрафы, оценивая нашу работу исходя из своих капризов, а не по справедливости.

Я решила уехать из Кливленда, когда накоплю двадцать долларов. Если повезет, успею до того, как раскроются почки кленов. Мне все тяжелее было находиться в этом городе — на меня давила моя тайна и белесое зимнее небо. Даже походы в Вудленд стали мукой — приезжали новые иммигранты, с любопытством пялились на мой шрам и перешептывались за моей спиной.

Никому ничего не говори, твердила мне Лула. Если Марта узнает о твоем отъезде, она не сможет удержаться и непременно расскажет Саре, а та выложит все Беле, от которой новость дойдет до гречанок и следом до Мистрис. Так оно и будет. Когда немка Сигрид по секрету сказала девушкам, что скоро уйдет, Мистрис в момент об этом пронюхала и стала придираться к ее работе. В итоге Сигрид ничего от нее не получила, а еще и должна осталась — за жилье и еду.

Девушки редко покидали мастерскую в поисках места получше, в основном они просто выходили замуж. В феврале уволилась шведка: парень, с которым она познакомилась на танцах, купил землю в Небраске и позвал ее с собой. Но таких было мало, почти все держались за свою работу. «Куда нам деваться? — тоскливо говорили они, словно не заслуживали ничего, кроме водянистой похлебки, спальни, где шастали полчища мышей, и махинаций Мистрис, обманывавшей их на каждом шагу. — Не так уж здесь и плохо, — уверяли они друг друга. — Лучше, чем мыть полы или вкалывать на фабрике».

— Пойдем сегодня вечером на танцы, — позвала меня Марта.

Но я отказалась. Мужчинам нравятся красивые девушки, без шрамов.

— Я вообще замуж не собираюсь. Ведь деньги, которые я могу отсылать домой, муж станет забирать себе. Нет, я должна заботиться о Дзие.

— Ирма, на самом деле ты просто боишься мужчин, — откровенно заявила мне Марта.

Нет, Густаво не боюсь. А других… что ж, возможно.

— В общем, мне сейчас не до танцев.

— Ну подумай, мы уйдем, ты будешь весь вечер сидеть здесь одна.

Это точно, но лучше уж так, чем весь вечер в одиночку стоять у стены в танцзале. Я выпросила у Лулы лампу, чтобы заняться делом: практиковаться с вытачками, оборками, окантовкой, подрубать фестончатые края и сочетать клетку. В ту ночь мне снились платья: будто бы я, ростом с мизинец, брожу по кружевным холмам и скатываюсь вниз по блестящим шелковым складкам, гуляю в полях цветастой тафты, усыпанным яркими пуговичками, пока небо не заволакивают тяжелые тучи воротников.

С утра я первой садилась за рабочий стол, а вечером вставала из-за него последней. Воротнички горой высились в моей коробке, и Мистрис покупала их все до единого.

— Ты делаешь успехи, — холодно признала она.

В конце марта я получила письмо из Опи. По дороге домой я гладила пальцами конверт, нюхала его и разглядывала марку с изображением короля Умберто.

— Читай! — велела Марта.

Я вскрыла конверт и стала медленно читать про себя: