— Так.

— Ну тогда дело — швах. В этом акте убийством и не пахнет. Ищите препарат.

— Где?

— Это ты у меня спрашиваешь? Ты просил наиболее вероятный способ убийства? Единственное, что могу предположить: этого Кропоткина действительно накачали гликозидами часов за десять — двадцать до смерти, и они успели вывестись из организма с мочой, желчью, рассосались короче, но влияние свое пагубное оказали.

— Ладно, — кивнул несколько разочарованный Николай, он-то рассчитывал, что Семен ему прямо по протоколу скажет: «Да, убили вашего Кропоткина». — Если найдем таблетки или ампулы, сделаешь анализ?

— Ну сделаю… — без особого энтузиазма согласился Семен.

Итак, здесь пока бесперспективно.

С Петровки Николай отправился в третий раз обходить бары, теперь вооруженный фотороботами злодеев. Но и там его постигла неудача. Ни у кого из барменов портреты не вызвали никаких ассоциаций.

Правда, Николай был к этому морально готов. Портретики получились не очень: пенсионер Иванов из физиономии лже-Брюгге запомнил в основном очки и усики. А соседка Эренбургов убеждала Макса, что в лицах «воров», пытавшихся взломать дверь, было что-то такое зловещее! Чего, разумеется, передать набором носов, бровей и глаз невозможно.

В результате получились две довольно безликих личности. То есть в себе Николай был уверен: если встретятся ему эти двое — будут опознаны, но от барменов того же требовать было неразумно.

Вокруг белого здания станции «Скорой помощи» возвышались стройные тополя. Густая зелень была тщательно вымыта дождем, и серебристые листья истово блестели на солнце. Красивым дополнением к этому пейзажу служило яркое синее небо. Сочетание зеленого и синего радовало глаз и грело душу. В голове рождались романтические мысли, и казалось, что все должно быть хорошо. Нет, даже не хорошо, а просто-таки замечательно.

Только Ирина не могла понять, если все хорошо, почему ей так плохо. Может, из-за профессора Кропоткина или из-за этой кошмарной автомобильной катастрофы.

Вот уже вторую ночь во сне она вытаскивала маленькую девочку из маршрутного такси… Второй труп. Второй ее труп, последовавший так быстро за первым. Только вот имени девочки узнать не удалось. Чтобы помнить.

Прошлой ночью во сне Ирина даже испугалась: если трупы пойдут чередой… Это превратится в рутину, и она просто перестанет их замечать. Станет относиться как к должному. Как к этим вот тополям и листьям…

— Привет!

Задумавшись, Ирина не заметила Леночку Жилкину. Та курила на лавочке возле крыльца, в здании главврач, не куривший сам, курить запретил, вот и приходилось всем курящим сотрудникам ютиться на крыльце да на лавочках.

— Привет. — Ирина хотела было пройти, ограничившись приветствием, но с Леночкой такие номера не проходили: если уж зацепит языком — все, считай полчаса пропали.

— Ты как? Отошла уже? Не тошнит, по ночам не вскакиваешь?

— Из-за чего?..

— Ну вы же тоже были там, на этой кошмарной аварии! Я еще сразу про тебя подумала: только-только девчонка работать пришла, а тут сразу такое! Я когда своего первого жмурика увидела, поездом в метро перееханного, знаешь, как блевала потом?! Дольше, чем видела. Три дня с унитазом обнималась.

— Да я как будто ничего…

— А-а-а!!! Точно, вы же позже нас прибыли. Того мужичка, который на колеса намотался, отскоблили уже и увезли!.. А я смотрю, ты такая спокойная, думаю: неужели Ирка с первого раза абстрагировалась?

Лена работала на «скорой помощи» чуть больше года. Она была хорошим врачом. Единственным ее недостатком была чрезмерная разговорчивость, ну и, конечно, циничность. Больные для нее были предметами малоодушевленными, вроде задачек на лечпрактикуме. Диагноз поставить — легко, лечение назначить — еще проще. А вот поговорить с больным человеком, успокоить, иногда, говорят же, и слово лечит — тут Лена пас, не для нее такие «глупости». Зато с коллегами она могла болтать часами.

Ирина хотела расспросить о катастрофе, но даже рот раскрыть не успела, Лена сама все, что знала, выложила.

— Господи! Как их берут только в шоферы?! За рулем маршрутки кавказец был, представляешь? Эти нынче всюду лезут и везде гадят! Вообще, эти таксюшники охамели: набьет пассажирами полную машину, стоячие, висячие — людям ехать надо, а этим — только нажиться. И носятся же! Сломя голову носятся. Мало того что свою машину разбил, двадцать человек на тринадцать мест, друг друга просто сами подавили. Так еще из-за него и в «скорой» три трупа. Говорят, журналиста известного везли, немец вроде. Из реанимации в нейрохирургию мужик ехал — и вот доехал, вместо операционного стола на самое кладбище и угодил. А еще говорили: «скорая» виновата, пешеход виноват, что под колеса полез… Чушь собачья! Таксюшник. Я просто уверена. И пусть кто хочет меня убеждает в обратном, не поверю!

— Лен, ты ничего не путаешь? — сумела вклиниться Ирина. — Я говорила с милиционером, он уверен, что это именно «скорая» не затормозила на светофоре.

— Он уверен! А чего бы ему не быть уверенному?! Конечно, наши с мигалкой шли, с сиреной, реанимационного больного везли. И дедок этот под колеса выскочил — придурок, и таксюшник бабки небось считал, вместо того чтобы на дорогу смотреть. Так что ничего я не путаю. Мы, между прочим, самые первые приехали. И сразу кинулись смотреть на этого реанимационного. У него и без того под черепушкой каша была, которую разбирать собирались, а тут он еще головушкой долбанулся, и приборы, конечно, все вдребезги. Я еще минут десять пыталась чудо сотворить, только чудес не бывает, короче.

Ирина больше не слушала, что говорит Лена.

— А откуда его везли?

— Из Седьмой клинической.

— Ой, совсем забыла, — Ирина изобразила на лице страдание, — надо бежать, пока, Леночка.

— Будешь рядом, заходи, а то и поговорить толком не успели, — донеслось вслед.

В тот же день Ирина наведалась в 7-ю городскую клиническую больницу. Будь она просто любопытная с улицы, никто бы ей, конечно, ничего не рассказал, но она ведь не просто любопытная, поэтому кое-что узнать удалось.

Журналиста звали Константин Эренбург, работал на радио «Свобода», он хоть и немец по паспорту, но самый настоящий русский, и родственники у него в Москве — тоже русские, они весь медперсонал реанимационного блока, где журналист лежал, просто завалили всякими шоколадками, апельсинами и прочими вкусностями. Пролежал журналист в реанимации примерно неделю, доставили его с черепно-мозговой травмой после нападения: на улице кто-то избил и ограбил, в сознание он не приходил. Возле его палаты дежурила зачем-то охрана. Когда гематома в области вертебро-базилярной артерии за неделю так и не рассосалась, было решено оперировать.

Медбрат из реанимации, который, как оказалось, присутствовал при отправке Эренбурга, даже угостил Ирину чаем и сильно сокрушался: