Фадеев схватил ее за руку, приложил большой палец к запястью. Он долго нащупывал, искал, взмок от напряжения и наконец нашел тонкую, едва живую вену. Пульс с трудом пробивался через тонкую кожу. Слава богу, жива! Он бросился к телефону, нажал кнопку «ресепшн». Веселый голос что-то пробормотал по-тайски. Михаил Вячеславович зачастил в ответ по-английски. От волнения он забыл, что нужно говорить, собирая фразы из двух-трех слов. Ошарашенный сотрудник отеля не понял ничего, кроме трех цифр «325», которые он как заведенный повторял в ответ на тирады Фадеева.

Через минуту служитель – молодой толстощекий парень в потертой форме – уже был в номере и изумленно переводил взгляд с иностранца на девушку. Сделав Фадееву знак ждать и не двигаться, он бросился к телефону и возбужденно заорал что-то в трубку. Михаил Вячеславович впервые в жизни видел, чтобы в глазах и речах тайца было столько агрессии: добродушное выражение лица, с которым тот появился на пороге комнаты, исчезло бесследно за считаные секунды. Глаза налились кровью, а пухлые губы дрожали от страха.

Первой приехала полиция. Четверо служителей порядка с каменными лицами молча оттеснили Фадеева в дальний угол. На девушку они даже и не взглянули. Михаил Вячеславович болезненно поморщился – есть категория профессий, которые в большинстве стран выглядят и действуют одинаково. Врачи прибыли следом. Они откинули одеяло, укрывавшее девушку, вытащили кляп, который мешал ей дышать, и торопливо ее осмотрели. А потом стали грузить на носилки. Возмущенный шепот, вздохи сочувствия доносились до Фадеева и заставляли его нервничать еще больше. В сознание тайка не приходила, и Михаил Вячеславович не знал, жива она еще или нет. Оставалось только надеяться!

Когда бригада медиков, унося девушку, скрылась за дверью, Фадеев невольно бросил взгляд на разворошенную постель, и зрачки его расширились от ужаса – подушка была насквозь пропитана кровью. Видимо, на затылке у нее была серьезная рана, которую он под волосами не заметил. Из-за потери крови, наверное, девушка и потеряла сознание. Но кому могла помешать эта бедная тайка? Кто ее так? За что?! Счастье, что он оказался рядом: еще немного – и она бы умерла в этом жутком гостиничном номере.

Один из полицейских, видимо старший, о чем-то грубо спросил. Фадеев не понял. В ответ он начал по-английски рассказывать все, что знал, – как вошел в номер, увидел девушку, сразу позвонил на ресепшн. Полицейский тупо смотрел на него. Потом жестом велел замолчать. В комнату, даже не потрудившись прикрыть постель, начали приводить перепуганных ребят с дискотеки. Михаил Вячеславович понял, что их взяли там как свидетелей. Девушки и парни, словно бараны, сбивались в стадо и без конца оборачивались на дверь. Полицейский о чем-то их спрашивал, они отвечали. Потом по приказу главного смотрели на Фадеева, торопливо кивали и один за другим подписывали непонятно откуда взявшиеся бумаги. Выполнив гражданский долг, ребята, толкая и мешая друг другу, выбирались из пропахшего кровью номера.

Остался только толстощекий сотрудник, который потел и писал что-то за колченогим столом в углу номера. Потом его отослали куда-то, и через пару минут он вернулся, протянув главному распечатку, издалека смахивавшую на ваучер отеля. Полицейский внимательно прочитал и повернулся к Фадееву. Долго морщился и размышлял, прежде чем сумел произнести одно-единственное слово – «passport».

Удивляясь, что его не просили предъявить документы раньше – все тайцы в первую очередь выкладывали на стол свои паспорта, а потом уже отвечали на вопросы, – Михаил Вячеславович вздохнул с облегчением. Сейчас установят его личность, поймут, что он не имеет ни малейшего отношения ни к девушке, ни к самой ситуации, и опустят.

Полицейский долго сверял что-то в паспорте Фадеева и бумаге, которую не выпускал из рук. Мучился. Шевелил губами. Потом удовлетворенно кивнул и сказал что-то своим напарникам. Те, не успел Михаил Вячеславович глазом моргнуть, набросились на него, впечатали в стену и заковали в наручники. Сильно ударившись лбом, он понял, что попал в настоящую беду. И, похоже, по милости Нади…

В темном чреве грязной машины было невыносимо душно и пахло потом. Фадеева качало из стороны в сторону на деревянной скамье и пару раз так сильно тряхнуло, что он чудом не расшиб себе голову. Держаться было не за что, да и нечем: руки, скованные за спиной, превратили его – сильного мужика – в беспомощного ребенка. Светлый костюм был уже измят и перепачкан так, что стал похож на грязную тряпку, – усердные тайские полицейские изрядно повозили его по стене. Хорошо, галстука не было: не ровен час, придушили б его в таком рвении, а потом запротоколировали добровольную смерть от удушья. Было похоже на то, что у ребят с этим делом – документированием любого абсурда – все чересчур просто.

Унижение Михаила Вячеславовича граничило с невыносимой физической болью: не потому, что принятые от шершавой стены царапины неприятно саднили, а потому, что великий Фадеев за считаные минуты был превращен из человека в ничтожество. Втоптан в грязь военными ботинками, сработанными с такой чудовищной топорностью, что их хозяева, казалось, мстили всем вокруг за испытываемые от их ношения тяжкие муки.

Утешало его в этом положении, за которое он не переставал проклинать Надю, только одно: ни коллеги, ни семья всего этого не видят.

Машина остановилась. Фадеева вытолкали из автомобиля на улицу и завели в убогий полицейский участок. В узком длинном помещении с зарешеченными оконными проемами толкнули на древний стул. Вся обстановка комнаты состояла из стола, нескольких стульев и очкастого тайца, восседавшего за доисторически огромным монитором компьютера. Полицейский, руководивший арестом Фадеева, начал торопливо задавать ему вопросы, ни одного из которых Михаил Вячеславович не в состоянии был понять. Махнув в досаде рукой на преступника, то и дело, позевывая, он начал самостоятельно диктовать клерку что-то на тайском. Очкастый прилежно выстукивал с перебоями ритма.

Фадееву оставалось лишь ждать. В голове бродили самые страшные мысли. Сомнений в том, что его обвиняют в избиении девушки – или даже в ее убийстве, если бригада врачей прибыла слишком поздно, – больше не оставалось. Не было ответа на другой вопрос: как могла Надя втянула его во все это?! Неужели действительно тронулась умом от пережитого несчастья и таким образом решила ему отомстить за глупо растраченную жизнь?

Очкастый допечатал. Вытащил из воющего, словно реактивный самолет, принтера испещренные черными рунами листы и протянул их полицейскому. Тот внимательно все прочел, удовлетворенно кивнул и помахал документом перед носом Фадеева. Дружески освободил его онемевшие от наручников руки.

Михаил Вячеславович из нескольких страниц текста на тайском языке понял только одно: подписав бумагу, он даст согласие на собственное тюремное заключение или смертную казнь – слышал он кое-что о законах прекрасного Королевства Таиланд. Фадеев отчаянно замотал головой, на английском требуя переводчика. Полицейский смотрел на него разочарованно и изумленно. А услужливый очкарик тут же вскочил, обежал стол и насильно впихнул в руки Михаила Вячеславовича ручку, грозно прикрикнув на него писклявым голосом. Фадеева охватила ярость, когда он увидел прямо перед своим лицом толстые, брызжущие слюной губы очкастого. Он с трудом, но удержался от необдуманного поступка – только уничтожающе взглянул на клерка и швырнул на пол ручку. Полицейский наконец вмешался в происходящее, громко что-то провозгласив в сторону двери.