"В сторону понижения низменности, — решил он. — Стало быть, на северо-восток. Дойти до места, где начнётся приметное движение воды, определить его направление… Закон — везде один: вода из болот течёт в сторону понижения местности. В какую-нибудь речку, ручей. Ручей — в реку. Река — к морю, жилью по берегам. Пешком из таких мест не выйти, только по воде…"

Он пробирался по болоту долго, приглядываясь к воде, к понижению на горизонте. Стучал зубами, отогревался на кочках и снова двигался на северо-восток, пока не набрёл на ощутимое движение воды. Впереди показался кустарник, коряги от бывших деревьев, сгнивших в воде.

"Надо соорудить плот, если появятся деревья. Из кустарника не получится. Будет не плот, а сплошная мокрая ванна, — рассуждал он. — Недолго и утонуть где-нибудь ночью, если усну".

Он долго не мог отогреться на большой кочке, которая не тонула под ним. И хотя солнце стояло в зените и не было облаков, одежда на нём не сохла. И донимали, терзали кровопийцы-комары. Он тоскливо думал: "А всё-таки на болотах чаще гибнут не от голода. От холода, от воды. Лучше бы ударил ночью мороз. Сковал всё вокруг льдом. Тогда можно и выбраться сразу, и согреться ходьбой".

Так он и не ушёл в этот день со своей кочки. Не мог заставить себя лезть в воду. А на другой день оказалось, что всего в полукилометре от него началась суша. Сплошные болота кончились, появились чахлые деревца, и он развёл костёр. Высушился и обогрелся. Сделал небольшой плот на всякий случай, связав его прутьями и парашютными стропами, которые обрезал и прихватил с собой. Но почувствовал после этого жар во всем теле, закашлял и понял, что сильно простудился за эти дни. Тундра в сентябре — не Крым, не Сочи.

Дни потянулись холодные, пасмурные — кончилось солнышко. А он всё не мог выбраться. Кашлял, слабел. Мёрз по ночам. Разве напасёшься дров на долгий костёр? Да и сырые они после дождей. Болота же — не кончились.

И вдруг в один из ненастных рассветов ударил мороз и пошёл снег. Сначала редкий, а потом всё гуще. Алексей подумал: "Если много насыплется, придётся делать какое-то подобие лыж… Тогда иди себе в тёплом комбинезоне и меховых сапогах, пока хватит сил. Скользи…".

Часа через 2, когда вся тундра стала белой, он ужаснулся. Ведь мог столкнуться во время полёта, когда спал, с берегом на малой высоте или с каким-нибудь деревом. И тогда… Значит, цифра получилась бы не 7, а 8? Перебор?..

Падал снег. Почёсывая подбородок, заросший густой бородой, Алексей словно почувствовал на себе взгляд — не Тани, а… Машеньки. Забытые глаза девушки, казалось, смотрели на него с болью и ужасом. Вспомнился хватающий за душу вой Барбоски в ту, последнюю, встречу — ведь это же был вой по его душе! — и стало невыносимо. Он представил себя малой снежинкой, тихо опустившейся с неба, тоскливо подумал: "А что, если и в самом деле… Кто найдёт тогда на этом бесконечном саване отдельную снежинку? Недаром древние считали: Харон, если наметил, от своего не отступит — всё равно возьмёт. А может, это мне за слёзы Машеньки?.. Господи, прости и помилуй!.."

Фигурка Русанова, спотыкающегося на белых кочках и творящего неумелую молитву, стала растворяться, уменьшаться, пока не исчезла в снежной круговерти совсем. Будто и не было здесь человека. На сотни километров кругом не было. Мало ли чего спрятала тундра в болотах, засасывая в себя навеки. Разве скажет…

Пройдёт время, и тундра упрячет и самолёт, распластавшийся на мхах. Так затянет его, что не останется и следа. Болотам некуда торопиться, время для них — вечность.

Алексей испуганно и часто оглядывался. Не было следов от его ног! Ещё живой, а следов уже нет…

Конец