– Значит, – продолжал инспектор, сжимая кулак, – кто-нибудь из них попытается найти другой выход!

– Об этом мы тоже думаем. И хочу уверить вас, шеф, что у нас все под контролем!

Когда молодой полицейский удалился, Уэдекинд взял лист бумаги и хорошо заточенным карандашом нарисовал на нем пирамиду, на которой поставил большой вопросительный знак. Затем, откинувшись назад, он задумчиво осмотрел рисунок. Потом его взгляд перенесся на карту столицы, занимавшую добрую часть стены. В его мозгу все время крутились вопросы: где? Когда? Как? Каким будет будущая сцена преступления? Какую декорацию преступник выберет на этот раз, чтобы создать свой новый шедевр?

Карта на стене была утыкана полудюжиной булавок, соответствующих наиболее вероятным местам, способным привлечь внимание преступника для совершения будущего злодеяния. Но ни одно из этих мест не напоминало пирамиду, особенно древнеегипетскую. Булавками были отмечены также три музея и несколько частных коллекций, которые теперь находились под постоянной усиленной охраной, среди них и знаменитый Британский музей, в котором находилось несколько саркофагов и других замечательных раритетов Древнего Египта.

Получив шестую «картину», Уэдекинд направил свое расследование на поиски места готовящегося преступления. Он уже представлял себе огромные заголовки в газетах: «Убийство в Британском музее»! Но понемногу его настиг скептицизм Оуэна Бернса, который нашел эту идею немного примитивной и слишком простой для разнузданного воображения убийцы.

Уэдекинд засыпал над чтением докладов своих подчиненных и разглядыванием карты Лондона, когда все булавки таинственно меняли свое место, его охватывало сонное оцепенение. Они казались ему торчавшими отовсюду, как грибы, принимавшими форму вопросительных знаков или букв полученного сообщения: «В… О.Н П. О. Х. Е. С СКОРО ВОЗНЕСЕТСЯ К БОГАМ… П. О.Х. Е..С П. О.Х. Е..С П. О.Х. Е..С».

Несколько полицейских внесли свой посильный вклад в попытку расшифровки сообщения. Один из них предположил, что буквы «О» и «Н» могут соответствовать имени «Джон». Идея была хорошая, но королевство его величества буквально кишит носителями этого имени, и проблема осталась на том же месте. Другой сделал вывод, что «В» – это предлог, а еще один предложил идею, что буква «П» могла соответствовать слову «ПАРК», а буква «С» – завершать название этого парка. Этот же полицейский продолжил свою мысль, предположив, что название парка вполне может быть «Парадайс», который находится на севере Лондона в районе Кингс-Кросс. Это совсем небольшой парк, чуть больше сквера, который, увы, никоим образом не связан с пирамидами или Древним Египтом. В конце дня Уэдекинд решил все-таки поставить там агента, не будучи убежден в необходимости этого. Просто так, на всякий случай. Он чуть было не рассказал об этом Бернсу и его другу Ахиллу Стоку – забегавшим к нему накануне – что в парке «Парадайс» некто «Джон скоро вознесется к богам», но нарастающее напряжение и тревога ожидания устранили из сферы его внимания эту деталь, и без того казавшуюся ему незначительной. Но инспектору не повезло. Потому что наши два детектива видели все намного четче…

На седьмой день после получения сообщения, примерно в десять часов вечера, когда Уэдекинд собирался идти домой после напряженного дня, он увидел, как дверь его кабинета внезапно распахнулась с необычайной силой. Одного взгляда на бледное лицо ворвавшегося к нему полицейского было достаточно, чтобы понять еще до того, как тот открыл рот, что только что произошло «шестое чудо преступления»…

Послеполуденные часы тридцатого июня выдались благоприятными. Ветер рассеял грозные облака, уступившие место лучезарному солнцу.

Мисс Амели была в прекрасном настроении в тот момент, когда въехала на велосипеде в ворота усадьбы Северн-Лодж. Джон Брук, смотревший на девушку из окна гостиной, нашел ее очаровательной в костюме велосипедистки и подумал, что хорошо сложенная молодая женщина, пробующая себя в этом виде спорта, все равно сохраняет свою элегантность. Тонкая гибкая талия Амели в таком костюме была особенно заметна. Его глаз художника подробно осмотрел девушку – от коротких шаровар до красивой красновато-коричневой жилетки болеро. Спортивный ансамбль прекрасно гармонировал с шерстяными бежевыми гетрами и соломенной шляпкой, обрамленной бархатной лентой светло-коричневого цвета, того же тона, что и ее смеющиеся глаза. Но эта прелестная картина, к несчастью, очень скоро потускнела.

Немного позже, под вечер, на горизонте сгустились плотные облака. Джон Брук, выйдя из дома через заднюю дверь, посмотрел на небо и пошел по аллее, ведущей к «Воротам в потусторонний мир». Собирался дождь, но еще было время, чтобы немножко пройтись по саду. Прекрасный сад, гуляя в котором он избавлялся от странного чувства неуверенности, словно ощущая настроение неба, мрачного, но местами с разрывами в облаках, сквозь которые проглядывало заходящее солнце. Интересная борьба света и теней, в которой смешивались оттенки голубого, серого, фиолетового, красного и желтого, образуя гармоничную картину, которую могла нарисовать только природа… или случайно удалось бы так смешать краски какому-нибудь одаренному художнику, например Майклу.

Джон Брук сделал несколько шагов, затем, невзначай повернувшись, заметил силуэт в одном из окон второго этажа. Это была комната его сына, но он не успел разглядеть, был ли это Пол, так как силуэт скрылся за занавеской.

Он вздохнул и пошел дальше по аллее. Пол создавал ему трудную и по мере развития событий все усложняющуюся проблему. Ссора с Амели, произошедшая два часа назад, чрезвычайно расстроила юношу, он в ужасном настроении закрылся в своей комнате и больше не выходил оттуда. Мистер Брук не знал причины этой размолвки, хотя догадывался, что за нею стояла ревность. Ревность… Майкл, Амели, Пол… Это был заколдованный круг, впрочем, все тот же, что и несколько последних месяцев. Эмоциональные волнения молодых людей создали в доме почти осязаемо невыносимую обстановку. Джон Брук прекрасно осознавал это. Ему нужно было срочно принимать решение. Однако он не мог прогнать из дома ни своего сына, ни Амели, из уважения к памяти ее отца и многолетней привязанности к девушке. Оставался Майкл. Конечно, речь шла не о том, чтобы окончательно расстаться с ним, но чтобы переселить художника из дома. Но как это сделать? Чтобы не обидеть Майкла, может быть, просто и честно дать ему отпуск?

Такой разговор постоянно откладывался, и это терзало мистера Брука, но теперь поговорить было необходимо. Он снова задумался о сыне и незаметно бросил взгляд на окна его комнаты. Однако с того места, где находился Джон, ветки липы закрывали от него бо́льшую часть фасада.

Несколькими метрами дальше, немного не доходя до перголы, он остановился, чтобы понаблюдать за работой садовника. Два дня назад мистер Брук попросил его заняться лужайкой вокруг «Ворот в потусторонний мир», которая сильно пострадала от засухи. Кроме того, поскольку почва в этом месте образовала небольшую впадину, садовник должен был выровнять ее, прежде чем засеять новый газон. Старый Джаспер очень тщательно выполнял свою работу, может быть, даже проявляя излишний энтузиазм, так как теперь центр любимого сада мистера Брука представлял собой большое коричневое пятно радиусом примерно десять метров! Разумеется, слой земли по краям был очень тонким, но все же была проделана крайне непростая работа!