Стоило Дайки уйти, как Кахо вновь залилась слезами.

— Говорят: «Сколько верёвочке ни виться, а конец будет». На сей раз мы с ним порвали окончательно. И ничего уже не исправить.

— Так, не бывает.

— Бывает! Всё кончено. Он меня бросил, да ещё как подло бросил! — И Кахо робко, словно погружаясь в холодную воду, начала свой рассказ.

У Кэндзиро появилась женщина. Новая женщина. Какая-то мадам, старше его. Она быстренько сняла для него квартиру, после чего в один прекрасный день, когда Кахо не было дома, прислала за его вещами грузчиков, и те за несколько часов вывезли всё подчистую.

— Я даже не знаю, где он теперь обретается. Дом совершенно опустел. Но самое обидное даже не это, а то, что вскоре позвонил какой-то господин и, назвавшись вице-президентом крупной продюсерской компании, назначил мне встречу в кафе и попытался всучить деньги.

Я ничего не могла понять. Почему в отношения мужчины и женщины должны вмешиваться какие-то посторонние лица?

Брезгливо, словно выплёвывая что-то мерзкое, Кахо объяснила:

— Дело в том, что он готовится к гранд-дебюту. Я имею в виду Кэна.

— Не может быть!

Внутри у меня что-то оборвалось. Вернее, вспыхнуло и погасло, словно отсыревшая позапрошлогодняя шутиха.

Действуя по указанию мадам, являющейся президентом этой самой компании, её подручный объяснил Кахо, как обстоит дело, и вручил миллион иен наличными. Дескать, это вам на первое время; для отступных такой суммы маловато, но эти деньги могут пригодиться, если вы надумаете переехать в новую квартиру.

У меня было такое чувство, словно мне неожиданно сообщили о смерти Кэндзиро. В моей голове вереницей закружились связанные с ним воспоминания. Прежнего Кэндзиро больше не существует. Подобно выпускнику школы, он шагнул в новый мир, оставив за порогом прошлую кочевую жизнь, которой мы оба были преданы всей душой.

— Если вы пожелаете, сказал этот дядечка, как положено, получить отступные, свяжитесь со мной, и мы решим этот вопрос. Но мне неохота до такой степени унижаться. Я молча поднялась, взяла счёт и, расплатившись за нас обоих, вышла вон. Естественно, деньги, что он мне привёз, я оставила на столе.

— Я понимаю тебя, Кахо. Ты правильно поступила. Молодец!

— Ты бы видела, как у него вытянулось лицо! Он-то, небось, думал, что я закачу истерику. А я улыбнулась и пошла прочь.

— Вот молодчина! Сумела показать характер!

Кофе, который я ей налила, успел остынуть, но она выпила его одним махом и порывисто задышала, словно выскочивший на берег тюлень.

— Мне тридцать три года. Для дебюта я, наверно, уже старовата, но это мой последний шанс. — Похоже, у Кахо созрел какой-то безумный план мести. — Первым делом я запишу собственный диск. Деньги у меня есть, я отложила их для Кэна, на его новые записи. Много времени это не займёт. Пластинка тут же разойдётся по всей стране, так что я ещё смогу обскакать Кэна.

— Ты это всерьёз?!

— Тебе, кстати, тоже не мешает пошевелиться. Или ты намерена всю жизнь оставаться звездой курортного масштаба? В нашем мире, знаешь ли, можно сделать куда более завидную карьеру.

— Так-то оно так…

— А-а, всё к лучшему. Подумаешь, Кэн. Без него мне даже легче! Я не в состоянии забросить пение. Ради джаза мне и помереть не жалко.

Помереть не жалко…

Всё-таки песня — это монстр. Без всяких преувеличений.

Если взять всю историю человечества, наберётся, должно быть, не один десяток миллионов людей, пострадавших от чудовища по имени «песня». Скольких оно заставило голодать, сделало несчастными, довело до смерти! А ведь эта опасная, гибельная стихия присутствует в нашей повседневной жизни наравне с водой или воздухом! Если бы она имела форму, доступную человеческому зрению, правительство давно бы уже, наверное, запретило людям петь.

Что такое пение? Всего лишь колебание голосовых связок. Почему же оно так чарует? И почему люди так благоговеют перед теми, кто умеет исторгать эти звуки, мало чем отличающиеся от обычной речи?

Вразумительного ответа на эти вопросы я не знаю. Можно объяснить, почему тебе нравится что-либо, но дать объяснение прекрасному невозможно. Поэтому я и пою. Поэтому будет петь Кахо. И Кэндзиро. И Дэвид.

Дэвид… Кстати, как он?

— А что теперь будет с Дэвидом?

— Вроде бы его готовят к принудительной высылке. Приспешники этой дамочки, новой пассии Кэна, отловили его и передали полиции.

— Какой ужас!

Ну что за дела! Как можно так поступить с человеком? Я была возмущена до глубины души. Бедняга, он так боялся, что власти узнают о его незаконном проживании в Японии, и вечно трясся, как бы кто не разглядел чёрных волос в его белокурой шевелюре.

Я живо представила, как Дэвида допрашивает полицейский чиновник, а он понуро сидит перед ним и молчит. Мне стало безумно жаль его. Ну что за гад этот Кэндзиро! Неужели всё это сделано с его ведома?

— Говорят, дебют Кэна состоится на Тайване. Это будет грандиозная рекламная акция, осуществляемая совместно с одной из тамошних эстрадных компаний.

Ого! Кэндзиро со своим «ахха» выходит на общеазиатские просторы.

— За… Замечательно!

— Ты что, Ринка?! Чему это ты так радуешься?

Кахо посвятила меня в подробности его сенсационного дебюта. И тут вдруг голос Кэндзиро, который я до сих пор в грош не ставила, зазвенел и эхом отозвался в моих ушах. Выходит, у этого парня настоящий талант. Впрочем, я всегда ощущала в нём какую-то изюминку. Ещё в ту пору, когда он был стоиеновым певцом, я понимала, что у него есть талант!

Нет, кроме шуток, я действительно верила в его звезду!

Все певцы, про которых я, глядя в телевизор, думала: что ж, неплохо! — добились успеха. Что ни говорите, у меня не глаз, а алмаз. Ай да Ринка!

Я упивалась собственной прозорливостью, умением всех и каждого, будь то Кэндзиро или даже самая что ни на есть знаменитая звезда эстрады, расставить по своим местам как шахматные фигурки. Казалось бы, кто я такая, чтобы судить, а вот ведь, пожалуйста! До чего же глупо устроен человек!

— Чёрт побери!

— Это ты о чём?

Чёрт побери! Раз уж сорвалось с языка, придётся договаривать.

— Жаль, что я не догадалась заблаговременно взять у него автограф. И ещё…

— Что «ещё»?

— Жаль, что я ему отказала тогда, в Угуисудани, в лав-отеле…

— Ринка!!

Кахо посмотрела на меня так, словно перед ней сидела законченная идиотка. Затем с негодующим видом поднялась и молча направилась к двери.

— Значит, Кахо-сан успокоилась? — спросил Дайки, с облегчением переведя дух.