— Тебе самому столько, сколько и ей, — я, конечно же, вспомнил про Олю, когда речь зашла о любовных делах; сообщения от нее висели непрочитанными у меня в телефоне уже несколько суток. — Поэтому не лечи меня такими непонятными еще для тебя темами..

— Молчу, молчу, старик, — он снова рассмеялся, так по-мальчишески, энергично, что я видел, как его уставшие от поисков ответов глаза отдыхали в эти короткие минуты, но все же толика безнадежности проскальзывала мимолетной удрученностью в них, и когда звон колокольчика входной двери вновь прозвучал истошным звоном, Макс вмиг сделался серьёзным, возвращаясь сознанием в тело взрослого мужа. — Мы закрыты.

Но высокий, черноволосый парень, никак не заметив препятствия в словосочетание, высказанном Максом, продолжал двигаться к нам твердым шагом, в себе уверенного человека. Без объяснения своего визита бледный паренек, на вид чуть больше двадцати лет, сел за наш столик, а точнее свалился на стул и уставился на Макса. Спустя какое-то время уязвимое для нас молчание было прервано мной, и я тоже водрузился на стул, ровно между Максом и неизвестным.

— Если Буров хочет нас запугать, — мне пришлось достать пистолет Макарова и грузно положить его на поверхность стола. — То это никак поспособствовать возвращению долга не сможет.

— Дэнис Уильямс, — наглец протянул мне свою руку, жилистую и могучую, что я памятно усвоил, когда он крепко сжал мою ладонь, а потом гость повторил ритуал мужского приветствия с Максом. — Мой визит связан с желанием моих боссов и по совместительству друзей.

Глаза мои чуть не ускользнули внутрь, когда я вспомнил ранее звучные его фамилию и имя, когда понял, кто его прислал, когда осознал, что за один вечер жизнь рушилась под откос, набирая скорость нашего падения с каждой секундой… Мы летели вниз, едва воспарив к слепящему солнцу..

— Джек Ричард Богов и Алекс Рикард Лукаш просят вас явиться по заданному адресу в назначенный час, — он проволок по столу визитку и остановил движение руки в самом центре, а после вскочил, как ошпаренный. — А по поводу Бурова можете забыть, завтра для вас он будет уже не актуален… Доброй ночи, господа..

Многозначительный взгляд этого человека окинул взором зал, и, широким голосом оратора сказав последние слова, он удалился так же скоротечно, как и возрос перед нами. Не помню я первых эмоций Макса из-за пелены на собственных очах: слезы это были или помутнение рассудка, свойственное человеку, уже заведомо приговоренному к смерти, не знаю… Но разум терял контроль над ситуацией, я расплывался в пространстве и следом тонул под гнетом отчаяния, затопившим мою черепную коробку. Не помню, как официантка и повар покинули кафе, оставив нам сцепку ключей, не знаю, что говорил я на прощание этой милой девушке, ютящейся подле меня, не виделись ретроспекцией и минуты того времени, когда мы с Максом остались одни, настолько глубоко мне пришлось погрузиться в свое душевное отражение, примеряясь в этой толчее отчаяния с неизбежным ощущением, созревшей наконец под летним солнцем, смерти..

— Вот и все, Ники, — умерщвленный голос Макса, спустя неопределенное время, вывел меня из пресловутой прострации, и я кинул на него свой отравленный сожалением взгляд. — Конец.

Он вытащил пачку сигарет из кармана пиджака и трясущимися пальцами выудил из коробочки табачный сверток в одном экземпляре. Я повторил то же самое, и мы закурили, пряча сырые, потухшие глаза в плотном дыму друг от друга.

Шутка ли жить вне закона и самому, только лишь самому отвечать за все перед миром, шутка ли быть солдатом, воюющим с системой, с устоями этого общества, быть независимым от них, быть всегда одному? Насмешка ли это судьбы, умирать молодым, погибать без любви? Неизвестно мне ничего, и нет у меня ответов, да и никто не сможет объяснить всех тайн мироздания, даже создатель, если, конечно, он существует… Но мир для меня с его ценностями, навязанными какими-то людьми, всегда будет врагом, и не побегу я от смерти за помощью к этим несчастным, коих мнение из-за большинства считается верным… Нет, я побегу в объятия смерти и только, лишь бы она оказалась не подобной этому социуму, окружающему нас плотным кольцом, лишь бы эта старуха не имела всех этих повадок, тех лизоблюдств, тех лицемерных масок, пропитанных фальшью поганой, тех убогих, разлагающихся от смрада всепоглощающих чувств всепонимания, мнимой любви и терпения… Пусть она будет настоящей и искренней, пусть не будет в ней той синтетической дряни внутри, и тогда обниму ее я и уйду в вечность с покоем на сердце..

— Таким образом, я свыкся с пониманием неизбежной концовки, — не услышав никакого намека на звук, мне пришлось приподнять голову и открыть глаза, постиранные порошком старых и тягостных воспоминаний, но доктор не спал, как оказалось, он без каких-либо признаков жизни наблюдал, иногда щуря свой взгляд. — Я… Принял исход событий в себе и ближе к раннему рассвету уже более-менее пришел в объективное русло… Вы, наверное, и не понимаете, с чего вдруг нас так подкосило из-за всего лишь посещения каких-то двух людей за один вечер..

— Нет, милейший, — он наконец-то пришел в движение и, размяв шейный позвонок, склонил голову вниз. — Я в силах понять, что вам грозила смертельная расправа, помимо легшего долга на ваши плечи.. — И вот, прервавшись, он замотал головой, выдыхая теплый воздух из груди и одновременно нашептывая. — Я никак не могу сказать, что восхищен вами, потому что это слово не сможет описать, насколько вы мужественный человек… Вы были готовы оседлать саму суть смерти, отгоняя страхи перед кончиной… Это и есть пик возможности всего человечества, пусть и противоестественный пик… Вы глыба в моих глазах, Ник..

— Погибать не страшно, куда гораздо страшнее жить, — моя ладонь прикрыла глаза, я не хотел видеть его полный уважения взгляд, надоедливый своим очередным пониманием. — Жить так, чтобы вскоре умереть достойно, молодым, полным сил, никого не жалеющим, никому не соболезнующим… Искренне прожечь свою спичку, кем-то зажженную за занавесом вселенского мрака… С ярым огнем, пусть и на секунду, но пролететь свой маршрут и сгинуть в пустоте, где-то в небытии всего мира, навечно, в безликом покое..

Как я уже обмолвился, разум мой пришел в себя ближе к заре, и, ни капли не поспав на маленьком диванчике в зале, на котором я и провел ночь, мне пришлось устало, вялым и закостенелым телом двигаться к кофемашине. Но успеть взбодриться мне не удалось, и причиной тому стал Макс, непредвиденно энергично выбежавший из