Она кивнула. Он поцеловал ее в щеку.

— Я быстро, Мэй.

Быстро, у них времени совсем нет, нужно бежать.

Жарко.

Она слышала, как Ренцо там открыл воду… Здесь водопровод, по крайней мере, в хороших домах центральной части Илоя. Холодная, хоть и можно погреть, Мэй тоже искупалась с утра.

Окно настежь. Подошла… Еще издалека показалось, что что-то не так.

Оконная створка покосилась.

Верхняя петля выдрана почти полностью, нижняя тоже пострадала, и, если бы не широкий подоконник — рама могла бы совсем упасть под своим весом. На подоконнике насыпавшаяся штукатурка с внешней стены. Кто-то лазил в окно?

Еле дождалась Ренцо, чтобы сказать.

Но он подошел, посмотрел и только усмехнулся, застегивая рубашку на ходу.

— Да все нормально, не волнуйся. Никого тут не было.

— Но посмотри…

— Да это я, — он потрогал выдранные петли. — Я когда с приема возвращался, мне показалось, за мной кто-то следит. Ну, и я решил через окно вылезти.

Он говорил так, словно ничего особенно, словно просто вышел с черного хода.

Мэй не понимала.

— Как? Здесь высоко… А окно? Как ты это сделал?

— Меня не каждая рама выдержит, — Ренцо широко улыбался. — Да ничего же не случилось, не пугайся так. Я залез на нее, ухватился за козырек, и на крышу. Покосилась, наверно, когда я прыгал, так не достать. Мэй… ну, ты чего…

— Ты ненормальный… — она прижалась к нему.

— Есть немного, — он гладил ее по спине, а потом его руки скользнули к талии, обхватили. — Мне всегда говорили, что в армии самое место, есть хоть какая-то польза от моей дури, — он чуть сжал пальцы, отстраняя ее от себя… — Мэй…

В его голосе послышалось что-то непривычное.

Его глаза…

Мэй показалось, все сжимается внутри, и так…

— У тебя воротничок криво… — шепнула она, поняла, что голос дрожит. Потянулась поправить, дотронулась пальцами до его шеи, провела вверх, до волос, замерла. Погладила осторожно.

У него дрогнули ноздри. Неровный выдох…

— Мэй… я люблю тебя — по-джийнарски шепнул он.

— Я тоже тебя люблю.

Глядя ему в глаза… и уже совсем не глядя, потому что сложно целоваться и смотреть. Все так быстро. И невозможно оторваться. У него волосы мокрые и пахнут мылом. Вчерашнюю шишку еще можно нащупать, но почти не осталось ничего… осторожно, он едва заметно морщится, когда она дотрагивается. И прижимает ее к себе, всем телом, так что Мэй чувствует каждый его вдох. Его руки нетерпеливо гладят ее, словно на ней вовсе нет платья. И сердце сейчас выпрыгнет…

Сейчас.

Немного страшно. Но еще страшнее, что он сейчас отпустит, и ничего не будет. А потом расстанутся, и больше никогда… Как долго еще они вместе?

Его пальцы натыкаются на застежку ее платья на спине. Он замирает. Руки напряжены до дрожи. Заглядывает ей в глаза, словно спрашивая…

— Да… — шепотом, едва слышно говорит она. Ведет по его спине ладонью и неуверенно собирает, сминая край рубашки, которую он так и не успел заправить… сминая, но не решаясь.

Он зажмуривается.

— У нас совсем нет времени, — говорит чуть хрипло, облизывает губы.

Но не отпускает, даже не думает.

Тогда Мэй залезает под рубашку сначала одной рукой, потом второй, касаясь его спины. И по телу проходит дрожь.

Сейчас.

Пусть быстро.

Немного страшно все равно. Но ведь он не сделает ей больно, все будет не так…

Подгибаются ноги.

— Боишься? — спрашивает он.

Она кивает, всхлипывает.

— Вечером, — говорит он, его голос совсем чужой, его руки держат ее так крепко и так жадно. — Мы вернемся сюда. Так будет правильно.

— Нет. Я сойду с ума до вечера, — честно говорит она.

Выдох, короткий и судорожный. Он подхватывает ее на руки. На кровать. Быстро… Не раздеваясь, просто за пару мгновений расстегивая ремень, поднимая платье… его ладони скользят по ее ногам, выше… Окончательно сбивается дыхание. Быстро. И в одно движение, одновременно с поцелуем. Мэй даже не успевает испугаться окончательно. А потом вдруг понимает, что бояться нечего. И обнимает, крепко-крепко, всем телом подаваясь навстречу.

* * *

А вот потом, все же, по делам. Почти бегом. Нужно столько всего успеть, они и так задержались. Невозможно задержались.

Мэй плохо понимала, кто все эти люди, что именно Ренцо обсуждает с ним, но юристы, адвокаты… Сначала в одной конторе, потом в другой. Мэй сажали в приемной, или в кресло в стороне, но Ренцо не выпускал ее из виду.

В начале завещание. «Нет, Мэй, конечно, я собираюсь жить вечно, но… на всякий случай». Так, словно это действительно ничего не значит.

Он улыбался ей… как-то совсем иначе. Что-то изменилось почти неуловимо, стало легче, естественнее. За те несколько минут стали ближе. Словно они знают друг друга много лет, словно не было, нет и не будет никаких препятствий между ним. Подойдя, коснуться его руки — просто коснуться, потому, что это приятно. Коленом — его колена, сидя рядом. Губами — его уха, шепнув какую-нибудь глупость. Конечно, вокруг люди… но если быстро и осторожно, — никто не поймет. Она его женщина. И он — ее мужчина. Мэй чувствует, как бьется его сердце. Это невозможно объяснить, но словно невидимая ниточка протянулась между ними. Если она позовет — он услышит, теперь Мэй уверена. Даже через полмира услышит.

Никто не знает, что будет завтра. Но, по крайней мере, ночь у них еще есть. Целая ночь и целая жизнь.

Даже если потом только смерть…

Все будет хорошо.

Ему нужно закончить дела.

Соглашение о разводе… не о разводе даже, предварительное, о разделе имущества. Какие-то бумаги, Ренцо сидел, закопавшись в них часа три или больше. Мэй пила кофе и разглядывала его издалека. Не мешая. Смотрела, как он хмурится, как быстро делает какие-то записи, как очень тихо и очень настойчиво объясняет что-то человеку, сидящему рядом. Задумчиво трет переносицу… и о чем-то спорит. Он такой красивый. Самый лучший.

И новый договор передачи права опеки…

Как частное лицо он имеет право продать ее частному лицу. Сумма не указана, «по договоренности».

Он продаст ее. Мэй не могла представить, как отнесется брат к такому. И что с ней будет? Ее больше не примут дома, и прошлой жизни не вернуть, ничего не вернуть. Но ей и не нужна прежняя жизнь. Она не боится начать все заново. Пусть дома ее осудят… не важно.

Ренцо что-то писал. Уже третий раз сминая, выкидывая и начиная заново.

Мэй почти задремала в кресле. Сумерки за окном.