Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг оба будто вспомнили, кто перед ними, и посмотрели на Четвертакова. Тот молчал и ждал. Хмурый Иванов сплюнул, затёр сапогом докуренную папиросу и обратился:
– Вот что, вахмистр, нам с коллегой до станции Шлок вместе, там нас определят по полкам. Ведите, если знаете, где это. Вот вам кроки.
Четвертаков взял, глянул, он был на этой станции железной дороги к западу от Риги несколько месяцев назад ночью. По крокам было видно, что дорога одна, ориентир понятный – железнодорожное полотно, трудно заблудиться, только далеко от Старого Кемерна, и туда ему, видно, придется добираться самому.
«Ну и ничего! – подумал Четвертаков. – Привыкать, што ли?»
– Слушаю! – отрапортовал он, и хмурый Иванов сунул ему ещё бумажку. Иннокентий развернул, оказалось, что это две бумажки, на одной было написано «34», на другой «79» и он всё понял.
– Слушай мою команду! Тридцать четвёртая и семьдесят девятая маршевые… в колонну по четыре… между ротами интервал двадцать шагов… станови-ись! – закричал он так громко, что удивился сам и краем глаза увидел, что Ивановы замолчали.
Служивый народ забегал, засуетился, солдатики друг на друга наскакивали, пытались построиться, но путались и переругивались. Четвертаков увидел нескольких младших унтер-офицеров и вызвал их, те подбежали. Вообще, ему показалось, когда он подходил, а потом когда стоял рядом, что офицеры, пришедшие сюда из чёрте-те какого далека, всё время разговаривали, и замолчали только сейчас, тогда, когда он стал громко кричать команды, или когда прикуривали или сплёвывали по-солдатски. Четвертаков видел краем глаза, что Ивановы наблюдают за ним, а потому молчат, наверное, уже долго молчат, может быть даже непривычно долго.
Унтера, получив от Четвертакова приказания, разбежались двое налево, двое направо, стали подавать команды, и толпа на глазах превращалась в две одна за другою длинные колонны походными коробками.
– Ррроты построены! – отрапортовал Четвертаков. – Ррршите начать движение?
Ивановы удивленно посмотрели друг на друга.
– Ррршаем! – после некоторой паузы ответил хмурый Иванов. – Будете следовать во главе тридцать четвёртой…
– Вместе с нами… – добавил другой Иванов.
Они повернулись, пошли в голову колонны, Четвертаков за ними… и заговорили.
Молодые подпоручики были как братья-погодки, разные, конечно, но похожие друг на друга: в одном возрасте, лет по девятнадцати – двадцати, одного почти роста, по пяти с половиною футов приблизительно; в новых шинелях от ремня и выше и уже обтрепавшихся понизу, потому что пришли в них из России-матушки не менее чем за тыщу, а то и более вёрст. Оба курили из одинаковых коробок, да и курили одинаково, и различались только тем, что хмурый Иванов был кареглазый, а другой Иванов смотрел голубыми глазами и весело. Иннокентию представилось, что хмурый Иванов навроде как старший брат, а голубоглазый – младший. И Иннокентий назвал их обоих «чудны́е».
А чудные шли в нескольких шагах впереди Четвертакова и разговаривали. Шли не быстро, обычным походным шагом: не запыхиваясь, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад, уверенно, зная, что, пока они идут, всё будет, как вчера, как позавчера, как, наверное, неделя тому, а может быть, и месяц назад. Четвертакову только непонятно было, как они за сотни пройденных вместе вёрст, почему-то ему это представлялось именно так, всё между собою ещё не переговорили.
Он машинально обернулся, за ним в десяти шагах топали первые четверо из длинной колонны 34-й маршевой роты с равнодушными лицами людей, занимающихся делом, ставшим уже привычным, – шагай себе и шагай.
Иннокентий слышал, о чём разговаривают идущие впереди подпоручики.
– Всё хотел вам рассказать…
– Что именно?
– Я перед отправкой думал что-нибудь взять с собой почитать, не знал же, что некогда будет…
– И что взяли?
– Номер журнала «Огонёк», не книжка ведь, можно сложить и сунуть в карман, – говорил голубоглазый Иванов.
Хмурый Иванов шагал рядом.
– Это Двина? – спросил он, когда впереди показались два больших, близко стоящих друг к другу моста через широкую реку. – Вы же географ!..
– Она самая, у нас она называется Западная Двина, а у латышей Да́угава.
– Большая река, широкая, если мосты взорвут, обратно будет трудно переправиться, много людей утонет…
– А зачем же нам обратно? И кто взорвёт?
– Ах, неисправимый вы оптимист! А мосты-то какие интересные, прямо рядышком построены, между ними, посмотрите, тридцати саженей нету, я такого никогда ещё не видел…
– Оптимист, а как же! – Весёлому Иванову явно не терпелось и не хотелось отвлекаться на какие-то мосты. – Я про эти мосты давно и начитан и наслышан, первый – да, а второй два года назад построили, это железнодорожный… а для вас это новость? Я вот всё хочу вам рассказать, а вы не слушаете, что я вычитал в этом «Огоньке». Как же тут не быть оптимистом… особенно обратите внимание на концовку, на финал!
– Извольте! – ответил хмурый Иванов и посмотрел на своего попутчика.
Иннокентий увидел, как что-то произошло: весёлый Иванов подобрался, оглянулся и склонился к хмурому. По тому, как он это сделал, Иннокентий окончательно убедился, что оба Иванова прошли вместе очень много – они шли и касались друг друга рукавами шинелей.
«Скока же они протопали?» Он ухмыльнулся про себя и чуть поотстал. Он никогда не слышал и не слушал, о чём между собою беседуют господа. Прослужив уже более двух лет, он убедился в том, что офицеры именно что «господа». Вообще все городские и грамотные – были господа. Они по-другому ели, пили, даже смеялись как не русские, по крайней мере, не такие русские, как он, как отец Василий, как Мишка Лапыга, как эскадронный кузнец Петриков. И говорят они на русском языке, на понятном, но – о непонятном. Иннокентий поотстал, однако ветер дул со стороны подпоручиков, и он всё хорошо слышал, хотя весёлый Иванов стал говорить несколько тише. Он был замотан поверх фуражки башлыком, как иркутские гимназисты, и хвосты башлыка мотались у него за спиной, и он придерживал край башлыка правой рукой, чтобы тот не перегораживал разговора, а хмурый Иванов на ветру натянул на самые уши лохматую папаху с синим верхом и придвинулся к собеседнику.
– Очень даже любопытное стихотворение я там вычитал! Вот послушайте!
Иннокентий не услышал, но увидел по тому, как дёрнулись плечи хмурого, что тот хмыкнул.
– Хм! Любопытно! – изрёк он. – Про «шуры-муры»… продолжайте!
– А! Понравилось?! – развеселился Иванов и даже как-то сделал ногами, будто подпрыгнул: – Извольте!
– Эка пии́т в один ряд поставил аристократа и дворника, – сказал хмурый Иванов. – Всегда восторгался такой их досужести! Ну-ка, ну-ка! Что там дальше? – подбодрил он собеседника, но в этом не было необходимости, Иннокентий видел, что весёлый Иванов и так рад.