Для Софьи это стало большой потерей, поскольку каких-либо других собственных средств у нее не было.

Летом этого же года новый пожар нанес еще более ощутимый удар по великокняжескому имуществу. Сгорели оба дворца: и Ивана III, и Софьи. Вместе с детьми им пришлось спасаться за Яузой и жить в простых крестьянских избах.

Вернуться в заново отстроенные палаты они смогли только в ноябре 1493 г.

Большую часть свободного времени у великой княгини стало занимать изготовление церковных пелен и покрывал, украшенных лицевым шитьем, для подарков церквям и монастырям. Для этого под ее руководством была создана мастерская, где трудились девушки-вышивальщицы. Сама Софья занималась их обучением и разрабатывала сюжеты для вышивок. Некоторые из них дошли до наших дней. Например, пелена «Избранные святые и праздники», подаренная Троице-Сергиевому монастырю. На ней была вышита вкладная надпись с именем великой княгини и дата — 1499 г.

Еще одним вкладом Софьи Фоминичны в Троице-Сергиев монастырь был покров «Распятие». Он символизировал плат, которым был покрыт лик Христа во время положения во гроб. Парным к нему был покров «Агнец Божий». Обе вышивки были сделаны на цветном атласе золотыми и шелковыми нитями с жемчужной отделкой.

Исследователи сделали вывод, что иконография этих вышивок чисто византийская. Кроме того, в них использовался прием, характерный для итальянских вышивок XV в. — поверх изображения были рассыпаны звездочки-крапинки, выполненные золотыми и серебряными нитями. Они символизировали драгоценные камни.

Еще одним вкладом Софьи в Троице-Сергиев монастырь был поруч с композициями «Благовещение» и «Святые Флор и Лавр». Исследователи предполагают, что Флор и Лавр были изображены в память о благословении Сергием Радонежским князя Дмитрия Донского перед Куликовской битвой, которое состоялось в день их памяти.

Выбор данного сюжета для вышивки свидетельствует о том, что Софья Фоминична была знакома с некоторыми важными событиями в истории Русского государства.

Занимаясь рукоделием и благотворительностью, великая княгиня, несомненно, постоянно думала и о судьбе трех дочерей, которые уже достигли возраста невест. Об этом она наверняка напоминала и супругу. Однако поиски достойных женихов были сложны, поскольку отпрыски европейских королевских домов имели другое вероисповедание.

Шанс выгодно выдать замуж дочерей появился у Ивана III только тогда, когда в конце января 1489 г. в Москву прибыл посол императора Фридриха III Поппель. Тот предложил в качестве женихов маркграфа Баденского Альбрехта, курфюрста Саксонского Иоганна и маркграфа Бранденбургского Сигизмунда, все они состояли в родстве по линии сестер с императором. Но предварительно посол хотел увидеть великокняжеских дочерей, чтобы убедиться в их красоте.

Иван III в глубине души, возможно, и счел предложение Поппеля лестным, но на него ответил довольно уклончиво. Он заявил, что при его дворе не принято показывать дочерей без официального сватовства. Маркграфы, по его мнению, были для его дочерей недостаточно знатными, поскольку его прародители состояли «в братстве, в любви и приятельстве» с самими византийскими императорами (Иоанн Палеолог был женат на дочери Василия II). Единственным достойным женихом для княжон, по мнению великого князя, мог быть сын императора Фридриха Максимилиан, к этому времени овдовевший.

В итоге переговоры продолжились, поскольку оба государства были заинтересованы в сближении для борьбы с общими врагами: польским королем Казимиром и его родственниками Ягеллонами, боровшимися за Венгрию и Чехию. Правда, после двухлетнего обмена посольствами вопрос о сватовстве Максимилиана к одной из дочерей Ивана III отпал, поскольку обе стороны убедились в отсутствии общих интересов. К этому времени король Казимир умер, и у Русского государства постепенно наметились тенденции к улучшению отношений с Великим княжеством Литовским и Польшей.

В январе 1494 г. в Москву прибыли литовские послы с предложением не только подписать с Русским государством мирный договор, но и скрепить его браком правителя Литвы великого князя Александра со старшей дочерью Ивана III Еленой.

Некоторые исследователи считают, что за Александра была выдана замуж не старшая княжна Елена, родившаяся в 1474 г., а ее младшая сестра, тоже Елена, появившаяся на свет в 1476 г. О судьбе этой Елены вообще нет никаких данных, поэтому напрашивается предположение о возможной ошибке в летописных записях относительно ее рождения.

Предположение о том, что женой Александра стала вторая Елена, очень сомнительно, поскольку, как уже отмечалось, по существовавшим тогда традициям первой должна была выходить замуж старшая дочь и ее жениху полагалось быть самым знатным. Исключение могло быть сделано только при каком-нибудь физическом недостатке старшей княжны. Если бы у Елены он был, то за Александра выдали бы следующую по возрасту сестру — Феодосию. Но она, как известно, вышла замуж за князя Василия Даниловича Холмского, из рода тверских князей, в феврале 1500 г.

Великой княгиней Литовской, несомненно, стала старшая Елена, которой было в 1494 г. 20 лет. По меркам того времени она считалась уже засидевшейся в девках невестой. Но жених, получивший великокняжеский престол только в 1492 г., также не отличался молодостью. Ему было уже 33 года.

Княжна Елена наверняка была настоящей красавицей, поэтому литовские послы, увидев ее, тут же заговорили о скором браке. Заочное обручение состоялось уже 6 февраля. Жениха представлял староста жмудский Станислав Янович. Он передал Елене перстень и крест на цепочке Александра и в свою очередь получил от нее те же знаки обручения. На церемонии присутствовали Иван III с Софьей, бояре и литовские послы.

Иван III был заинтересован в установлении родственных связей с литовскими князьями, своими ближайшими соседями, но выдвигал одно условие — Елена останется в православной вере, и муж не должен принуждать ее к переходу в католичество. Для подписания мирного договора и выяснения всех условий брака с московской княжной в Литву были отправлены князья Василий Иванович Патрикеев и Семен Иванович Ряполовский с дьяком Федором Курицыным.

Московские послы должны были не только получить от Александра Казимировича Утвержденную грамоту, касающуюся мирного договора с Иваном III, но и грамоту с обязательством не принуждать будущую жену принять католичество.

Вскоре Александр дал необходимую грамоту, но к московскому варианту была приписана строка: «А коли похочет своею волею приступити к нашему римскому закону, то ей в том воля». Это добавление возмутило московских послов, но было решено, что вопрос останется на усмотрение Ивана III.

Великий князь, узнав о приписке, заявил, что если ее не вычеркнут, то вообще не отдаст свою дочь в Литву. В итоге лишнюю фразу исключили из грамоты.

Все это говорит о том, что Иван III придавал очень большое значение вопросу о сохранении дочерью православной веры. Он хотел, чтобы в Литве она стала покровительницей всех православных людей и постепенно убедила их стать подданными русского государя.