За найденный в гараже малокалиберный патрон тысяча девятьсот тринадцатого года выпуска гражданина российских краёв и областей сажают легко и с удовольствием, в то время, как на Кавказе даже крупнокалиберные пулемёты в личном пользовании не являются правонарушением…

Ляхов чувствовал, что начинает нервничать, а это недопустимо.

— Именно с таким порядком вещей мы и боремся. У нас есть Государственная Дума и соответствующие комитеты, постоянно работающие, в том числе и над поднятыми вами вопросами, — ответил президент.

Фёст рассмеялся почти презрительно.

— Как говорится, сейчас все законы пишутся на нарах. А цена прохождения хорошего закона через профильный комитет начинается от миллиона долларов. Это не я придумал, это в любой газете каждый день можно прочитать. Пресловутая «независимость судов» заключается лишь в том, что судья не несёт ответственности за самое абсурдное, но имеющее денежный эквивалент решение. Так вот — нам такой порядок надоел. Мы введём собственный Кодекс, о чём широко объявим через Интернет и иными способами…

— Собственный, негосударственный Кодекс — это уже «понятия». Их и так предостаточно.

— Любые законы вырастают из «понятий», каковые есть не более и не менее, чем те же законы, добровольно и свободно принятые внутри некоего сообщества. Чем иным является юридическая система США, как не кодифицированными в течение двухсот лет «понятиями» первопоселенцев?

— Обойдёмся без коллоквиума на правоохранительные темы? Едва ли скажете что-нибудь новое для меня. Ответьте на прямой вопрос — есть ли способ убедить вас отказаться от своих планов? На основе какого угодно консенсуса?

Президент смотрел на человека по ту сторону экрана, и весь его жизненный и профессиональный опыт подсказывал, что тот честен в своих убеждениях, пусть и глубоко ошибочных. Честен и готов за них идти до конца. Не задумываясь, что его непреклонность выльется в массу невообразимо тяжёлых последствий.

— Страна только-только начала приходить в себя, а вы собираетесь снова…

— От своих планов мы можем отказаться, если государственная власть немедленно начнёт выполнять задачи, для которых она существует. Если за десять лет сумели посадить одного олигарха, разрешив остальным делать всё, что им заблагорассудится, значит — это не власть. Очередной Карфаген должен быть разрушен. Зачем нам жизнь, построенная на ещё большей продажности и лжи, чем прежняя? Я понимаю, некоторые финансисты, «крепкие хозяйственники», многие другие, не могущие функционировать вне тщательно выстроенных схем, понесут миллиардные убытки, лишатся бизнесов, а то и жизни. Но основные структуры государства уцелеют. Появится масса новых рабочих мест, снова заработает социальный лифт… В любом другом случае Россия или взорвётся, или тихо сгниёт… Сумели ведь западные немцы после сорок пятого года очень быстро наладить вполне приличную экономику, практически с нуля. Почитайте труды Адэнауэра и Эрхарда.

Президент не догадывался, это было слишком сложно даже для него, что собеседник блефует, очень по-крупному, но другого выхода у Ляхова не было. Он на самом деле не располагал никакими возможностями, кроме чужого фантастического устройства и сотни человек, готовых поработать на его стороне. Слишком мало для седьмой части суши.

— Если вы не хотите подобного исхода, объясните народу нынешние цели и задачи всеми доступными главе государства способами. Если не хотите или не можете — объясню я. В результате моих безрассудных, авантюристических, с формальной точки зрения даже и преступных действий (хотя действия, совершённые в условиях крайней необходимости, не являются преступными, даже если и несут очевидные признаки таковых), кто-то потеряет жизнь безусловно, кто-то вместо миллиарда останется с миллионом — но живой! Множеству людей придётся похлебать тюремной баланды. Так давно известно — кто не рисковал, тот в тюрьме не сидел. Зато очень и очень многие процветут. Ничего другого я не могу предложить, как Черчилль своим соотечественникам в сороковом году[130]. Не помните? Перечитайте. Полезно. Узнаете, каким образом можно навсегда войти в историю. И ещё я могу обратиться к народу поверх вашей головы. Хоть завтра. И что тогда? Вам придётся что-то ответить. А вдруг неудачно? Участь очередного «короля в изгнании»? Да и то, если удастся перебраться через «румынскую границу»[131].

— Значит, жребий брошен и Рубикон перейдён? Или всё же…

Фёст развёл руками.

— Сожалею, но нет. Вам просто нечего мне предложить. Вы сами признали, а я это знал и раньше, что решительных и радикальных мер для наведения «порядка» вы принять не в состоянии. Это не ваша вина. Воля обстоятельств и специфика исторического момента, не более. Я и моя организация — можем. Естественно, тоже не так радикально, как нам бы хотелось. По той же, только что названной причине. Но мы хотя бы укажем путь. Девяносто процентов населения, когда ознакомятся с нашими «тезисами», нас поддержат, уверен. Кто-то добровольно перестанет брать мелкие взятки, кто-то — давать. Люди станут активнее сотрудничать с правоохранительными органами, информировать нас (и вас) через Интернет. Особенно если мы наладим настоящую обратную связь…

Заметил, что президент хочет ещё что-то сказать, предостерегающе поднял руку.

— Минуточку. Предупреждаю: разворачивать государственную машину для борьбы с нами, а не с ними — бессмысленно и недальновидно. Прежде всего — мы неуловимы. Я сейчас, например, сижу на веранде своего бунгало с видом на Большой Барьерный риф… А это довольно далеко.

Он раздвинул рамку экрана, и президент увидел безбрежную гладь невыносимо синего океана, несколько парусов на горизонте, белые полосы прибоя на мелководье. Технически показать такую картинку не составляло труда. Но выглядело впечатляюще.

— Правда, красиво? А через несколько минут я могу вернуться в Москву или любую другую точку по своему усмотрению.

Президент вздохнул. Его сильной психики хватило, чтобы за минувшие сутки принять случившееся как очередной факт действительности. Другие столь же неожиданные, казавшиеся невероятными достижения технической мысли, вроде атомной бомбы, высадки на Луну или изобретения мобильной связи, были всего лишь больше растянуты по времени, но оказали не меньшее влияние на мир. Как-нибудь и с этим справимся. С немалыми сложностями, конечно, так ведь человечество только и делало, что сталкивалось с очередными вызовами. И до сих пор существует.

— Как с вами связаться, если потребуется? — спросил он. И пояснил: — Это на самый экстраординарный случай. Вы меня поняли?