– Что ты делаешь? – поинтересовался Джулиан, натягивая джинсы. – Ты же не продаешь мою историю? Так быстро? Еще нет и восьми утра.

– Конечно, продаю. Изначально так и планировала.

– Черт. Чувствую себя грязным и использованным. Причем не в хорошем смысле слова.

– Я пишу Либерти, что ты все-таки не серийный убийца.

– Серийный убийца? А был такой вариант?

– У нас закрадывались такие подозрения, – хихикнула Натали.

«Его секрет – не ребенок, – написала она. – Кое-что получше. Намного лучше, чем я могла себе представить».

Натали нажала «отправить», закрыла телефон и положила на столик. Буквально в следующий миг раздался сигнал входящего сообщения, и она снова захихикала, почувствовав легкий укол совести из-за того, что не ответит.

– Я не призналась ей, кто ты, хотя очень хочется.

– Я уже не так из-за этого переживаю, как мог бы раньше.

Натали села, прижав колени к груди.

– Значит ли это, что ты откроешь миру свое имя?

– Пока не решил. Обещание, которое я дал матери, должно было помешать мне стать бесшабашным и заносчивым из-за высоких доходов. Но я уже не тот восемнадцатилетний парень, которого она стремилась защитить. Наверное, нужно отпустить это и двигаться дальше. И все равно мне не нравятся последствия, которые повлечет за собой огласка. Пресса и вопросы…

– Вопросы о тебе или о книгах?

– И то, и другое.

– Ты не хочешь говорить о книгах? – нахмурилась Натали.

Джулиан сел рядом с ней на кровать и взял за руку.

– С тобой – да. Ты можешь задавать миллион вопросов, и я никогда от них не устану. Но с совершенно незнакомыми людьми? – Он скривился. – И по большому счету это же не вызовет большой суматохи, не так ли?

Натали решила, что Джулиан преуменьшает значимость такого события – как минимум литературный мир сойдет с ума, – но никак не прокомментировала его фразу.

– И Дэвид этому не обрадуется, – добавил Джулиан. – По крайней мере сначала.

– Дэвид? А! Твой помощник. А ему какая разница?

– Он защищает меня. И, вероятно, боится погрязнуть в хаосе, если я раскрою свое имя. Он немного… нервный, но хороший парень. Ты скоро с ним познакомишься.

Натали обняла Джулиана за шею, приходя в восторг от того, что можно касаться его, когда захочется.

– Ты не обязан решать прямо сейчас. И какое бы решение ты не принял, я все равно его поддержу. – Парень улыбнулся и начал целовать ее, но она отстранилась. – Только можно мне рассказать друзьям? Иначе я взорвусь.

– А им можно доверять, они не проболтаются?

– Нет, они оба такие фантазеры, что никто им не поверит.

– Меня больше волнует, что они не поверят тебе. Я бы на твоем месте проявил осторожность, но если ты им доверяешь, то рассказывай. – Джулиан нежно поцеловал ее над ухом. – Теперь, когда у меня есть ты, мне в принципе все равно. Ты – единственная удача, которая мне нужна. А все остальное пусть горит синим пламенем, не важно.

Натали прижалась к нему, купаясь в теплом сиянии его любви. Его любви к ней. «Как это случилось?» Она посмотрела на Джулиана, на его голубые глаза, в которых светились ум и наблюдательность творца. Ее любимого творца, поэта, которого она так ждала. И девушка понимала: даже если он не напишет больше ни слова, она все равно будет счастлива, пока Джулиан принадлежит ей.

Парень нежно вытер слезу, скатившуюся из уголка ее глаза.

– Что такое?

– Ничего, – отозвалась она. – Просто… счастлива.

– И я. И это, любовь моя, величайшее преуменьшение века.

* * *

Во время завтрака Джулиан отвечал на ее вопросы и пообещал ответить еще на тысячу ожидающих своего часа. Когда они закончили, он обнял Натали и прижал к себе.

– Я хочу, чтобы ты провела выходные со мной, – сказал он. – До понедельника.

– Эти выходные? – Натали прикусила губу. – Мне нужно работать. Уже четверг. Слишком поздно меняться сменами.

– Тогда следующие выходные, – предложил он. – Я не очень хочу ждать так долго, но если подумать, то так у меня появится время запланировать для тебя что-то интересное.

– Я искренне сомневаюсь, что что-то может превзойти этот День святого Валентина.

Он рассмеялся.

– Это что, вызов?

Натали задумалась. Она никогда не брала столько отгулов подряд. Ни разу за все три года. Интересно, не будет ли возражать Нико… А потом девушка поняла, что тот скорее всего сам вытолкнет ее за дверь, если узнает, что она отпрашивается ради устройства личной жизни.

– Я не против.

– Отлично.

– Но, Джулиан, – вскинулась она, – ничего безумного или дорогого. Обещаешь?

Он улыбнулся ей так, словно спрашивал: «Кто, я?» – а потом целовал, пока Натали не забыла, какой вопрос задала.

В темном зале клуба «Кайри» было тихо, не считая негромкого металлического звона музыкальной шкатулки. Еще одна песня из «Кабаре» – темы выступлений Либерти в этом сезоне. На лицах всех присутствующих отражался неподдельный восторг, а из-за мерцания свечей на столах по ним танцевали тени. Струйки дыма запрещенных сигарет струились изящными спиралями к потолку. Ни звона бокалов, ни разговоров и кашля слышно не было.

На сцене Либерти замерла на черном пьедестале, согнув руки под странными углами и склонив голову набок. Сегодня она нарядилась как ребенок: пышная, но изорванная белая пачка, драные колготки и черные туфли с ремешком. На щеках нарисовала идеальные красные круги и черные веснушки, а волосы убрала в две неопрятные косички по обеим сторонам от неподвижного лица. Застывшая и слишком широкая улыбка напоминала клоуна, глаза казались пустыми.

Небольшое помещение наполнила скрипучая и дребезжащая музыка, и другой женский голос запел на немецком. Либерти начала двигаться как заводная кукла, а под ней медленно вращался пьедестал. Согнутые, как у Барби, руки двигались вверх и вниз, она сгибалась пополам и склоняла голову, но выражение лица не менялось.

Песня закончилась, но тут же снова заиграла музыка, и Натали сияющими глазами наблюдала, как неподвижность покинула тело Либерти, и ее кукла начала оседать, будто побежденная. На этот раз она пела на идеальном немецком, и каждое слово пронизывали эмоции. Она буквально умоляла публику своими грустными кукольными глазами. Когда последняя нота затихла, девушка снова замерла с вытянутыми в мольбе руками. На мгновение повисла тишина, а потом ее разорвал резкий свист, и все в клубе повскакивали на ноги. Маршалл даже едва не расплескал свой коктейль.

На сцену вышли двое мужчин в форме эсэсовцев. Красные повязки со свастикой казались неприлично яркими. Либерти замерла, стоя на коленях и вытянув руки, совершенно неподвижная. Натали удивленно наблюдала, как офицеры взяли «куклу» под руки и подняли. Поза Либерти не изменилась. Мужчины унесли ее со сцены будто предмет мебели, ее белое овальное лицо так и застыло в неподвижной мольбе, а потом свет потух.