Сейчас Андрей не стал предупреждать Инну, что встретит. Пусть будет сюрприз. Поэтому и приехал заранее, а поезд — как назло! — где-то застрял.

Все будет хорошо, говорил он себе. Теперь точно все будет хорошо. Но внутри нет-нет да и пробегал мятный холодок. В себе-то он был абсолютно уверен. Никогда еще раньше не чувствовал такой уверенности. С Эрой грызли вечные сомнения, во всем: сможет ли, получится ли. И даже после разрыва этот темный шлейф никуда не делся. Может, благодаря Инне уже не такой плотный, всего лишь тенью, но был. И вдруг словно развеялась какая-то дымка, все стало четким и определенным. Да, вот так, почти в одно мгновение. Ну, за одну ночь, вернее. Необычное, непривычное ощущение силы, какого-то волшебного всемогущества.

Да, он был уверен в себе. Но Инна?.. Поверила ли она ему или все еще сомневается? За последние дни Андрей несколько раз звонил ей, и слышалось в ее голосе что-то такое… от чего внутри тревожно замирало. За восемь лет они срослись настолько, что и слов не нужно было, просто понимал: что-то не так.

Наконец гнусавый радиоголос известил, что поезд из Самары прибывает на какой-то самый отдаленный путь. Пока дошел, вдалеке уже наметилась серая точка, которая быстро росла. Андрей не знал, в каком вагоне Инна. Она сказала ему только то, что из Хвалынска они едут в Сызрань, чтобы там сесть на самарский поезд. К счастью, в расписании такой был всего один. Пришлось встать в самом начале платформы, чтобы не пропустить ее.

Наконец мелькнуло знакомое бежевое пальто. Инна везла за собой визжащий колесиками чемодан и говорила что-то высокому темноволосому мужчине. Увидела его, остановилась, даже рот приоткрыла от удивления. Засветилась вся, бросилась навстречу, заставив чемодан возмущенно взвыть.

Он целовал ее, как в первый раз. Люди обтекали их ручейками с двух сторон — да черт с ними! Главное, что наконец приехала, что снова с ним.

— Пойдем? — спохватившись, Андрей отдал цветы и взялся за ручку чемодана. Впереди мелькнул темно-синий шарф мужчины, с которым разговаривала Инна. — Это кто-то из ваших? Может, подбросить?

— А, нет, — она наморщила нос. — Брат моего однокурсника. Случайно встретила. В соседнем вагоне ехал. Слушай, а у нас есть чего поесть? Я голодная страшно. В ресторане только завтрак был.

— Я с работы прямо сюда. Вчера вечером кой-чего приготовил. Разогреем.

— Мур-р-р! — Инна потерлась лбом о его плечо.

В машине, пока ехали домой, она рассказывала о гастролях, о городах, где были. Иногда Андрей краем глаза ловил ее настороженный взгляд. Около дома, припарковавшись и заглушив двигатель, он поймал Инну за руку.

— Посмотри на меня.

— Что случилось? — ее голос испуганно дрогнул.

— Ничего, Ин. Давай все точки расставим. Насчет… Эры. Надеюсь, эту тему мы сейчас закроем. Навсегда.

— Только надеешься?

— Уверен. Но насчет себя.

— В каком смысле? — не поняла Инна. — Думаешь, она будет таскаться за тобой и вешаться на шею?

— Нет, не думаю. Что насчет тебя?

— А что насчет меня?

— Ты ведь сомневаешься? — Андрей посмотрел на нее в упор. — Во мне?

Она не отвела взгляд.

— Дай мне время, хорошо? Я ведь тебе дала. Знаешь, я очень рада, что ты для себя все решил. Но всю эту неделю думала о том, что уйду от тебя, если не сможешь выбрать, кто из нас нужен тебе по-настоящему. Начинать все сначала… нет, я бы не смогла. Поэтому… в общем, я не совсем в порядке.

— Подожди, не понял. Если ты думала о том, что уйдешь, значит, была уверена, что выберу не тебя? Или вообще так и буду болтаться, как дерьмо в проруби?

— Боже, нет! — захныкала Инна. — Я просто проигрывала в уме наихудший вариант. Готовила себя к нему. Хотя надеялась на лучшее.

— Понятно, — Андрей притянул ее ближе. — И теперь по инерции не можешь поверить, что все прошло не по самому плохому сценарию. Ладно, как скажешь. Ну что, пойдем домой? Там цыпленок. Табака. Или?..

— Цыпленок… — Инна посмотрела на него с той немного шальной полуулыбкой, от которой он заводился мгновенно. — Его же все равно надо разогревать, так?

— Ну… да…

Глаза в глаза, продолжая улыбаться, чуть напряженно, дразняще. Как будто вот-вот сорвется с места и убежит. Но так, чтобы можно было догнать.

— И он ведь никуда не денется? Он ведь жареный?

— Жареный, пареный, пошел по Невскому гулять. Кто-то есть хотел…

— Водолей!

— Здесь, между прочим, дети ходят. А стекла не тонированные.

В подворотню, через двор, в парадную, по лестнице — как будто за ними гнались. Захлопнув входную дверь, Андрей развязал пояс ее пальто, пробрался под свитер.

— Прямо здесь? — Инна запрокинула голову, подставив шею его коротким летучим поцелуям.

— Почему нет?

— Я грязная с дороги и вонючая.

— От тебя обалденно пахнет. Но раз уж так хочешь…

Быстро сняв куртку и ботинки, Андрей потащил Инну в ванную. Включил воду, разделся сам, раздел ее. Целовал под колючими теплыми струями, растворяясь в них — и в ней. Отводил с лица мокрые пряди волос, касался языком приоткрытых губ, между которыми влажно поблескивала полоска зубов, вслушивался в ее тихие стоны — слаще всякой музыки.

Все будет хорошо… теперь… все… будет…

Эра

— Девочка моя, ты же знаешь, я тебя всегда поддерживал, но тут склонен согласиться с мамой. Ни к чему это все. Давай я тебе лучше машину куплю.

Папа сидел за столом, обхватив кофейную чашку двумя руками, словно грел ладони. И не смотрел на меня. Кажется, на этот раз матушка вынесла ему мозг настолько основательно, что даже тайком не рискнул пойти против нее. Хотя делал это всю их совместную жизнь. «Только маме не говори», — это было что-то вроде лейтмотива.

Звонок Алины и воспоминания настолько выбили меня из колеи, что суббота и воскресенье прошли в сплошном тумане. Я чем-то занималась, примеряла берцы, готовила, убирала, ходила с Димкой по магазинам, складывала вещи для садика, торчала перед шкафом, прикидывая, в чем пойти на работу. Но при этом находилась за тридевять земель. Даже не в Сиворицах, не в Петрозаводске, а вообще в каком-то другом мире.

Признаться, был момент, когда в голову пришло, что мама права, надо с прыжками завязывать. Я теперь одна, должна в первую очередь думать о ребенке, а не о своих прихотях. При этом новенькие берцы, стоившие целое состояние, ехидно ухмылялись из обувницы.

В понедельник утром я повела Димку в садик. Вечером он долго не мог угомониться и уснуть, расспрашивал, как все будет. Это был не страх — наоборот, нетерпение. В отличие от меня в его возрасте, он был на редкость компанейским парнем. Я видела, как он скучает по своим петрозаводским приятелям, а уж десять дней со мной и с бабушкой для него и вовсе были пыткой. По дороге он напоминал молодую гончую перед охотой — восторг, азарт. Вот уж кто никогда не стал бы плакать из-за того, что мама ушла. Я и то тряслась овечьим хвостом от мысли о первом рабочем дне.