Петя засопел, вспомнив ссору, решительно влез в штаны и пошёл налаживать контакты хотя бы с Мишкой.

*

– My friend is Russian, – сказал он администратору, войдя в прохладу отеля. – He usually stays at this hotel, you probably know him. Mikhail Golyshev. Brown hair, brown eyes.

– Oh, I’m so sorry! – защебетала глазастая девица. – He is out. Would you like to wait for him?

– No. Can I leave a message? May I have a piece of paper?

А всё-таки приятно, клянча кусочек бумажечки, получить плотные листы брутально-жёлтого оттенка с водяными знаками и вензелястым гербом… Когда такой герб вверху – всё, что ниже, должно соответствовать.

Пётр Чайкин нахмурил брови, призвал вдохновение и размашисто нацарапал: «Мишаня, забегай хоть на пару минут, хоть на весь вечер, буду чрезмерно рад». Адрес ещё раз – на случай, если потерял. Подпись.

Администраторша посмотрела на страницу, будто понимала, что там написано. Что за ухмылочка?

Петюня переписал текст, заменив «чрезмерно» на «чрезвычайно».

Он вспомнил, как в детстве не обедал, пока не выполнит домашнее задание. Что ж, конверт заклеен, втавлен в ячейку для почты, можно навестить ресторан.

Одновременно хотелось и не хотелось есть.

С одной стороны, Петя слишком долго, ничем не подкрепляя силы, трясся в тарантасе под надзором бешеного таксиста.

С другой стороны тошнило от мысли, что пришлось бежать на Кипр не по своей воле, а спасаясь от расползающейся каши, которую сам заварил.

Компромиссным вариантом стал холодный минестроне. Это не еда, а скорее, напиток с плавающими в нём овощами. Недоделанный смузи.

Официантка отлила из супницы немного в тарелку. Возможно, именно она обслуживала его, когда пришлось отмечать день рожденья здесь – лишь бы не сидеть в пустом доме без огней, без людей.

Обслуга в тот вечер потешалась над одиноко сидящим русским, а он убеждал себя, что челядь развлекается какими-то своими прикольчиками, и что праздновать юбилей в дорогом отеле на Кипре всё-таки лучше, чем набивать пузо кислыми салатами под водку в грязной русской провинции.

Пётр очнулся от воспоминаний, снял пробу, одобрил. Половник заходил туда-обратно между супницей и тарелкой.

Прозрачный звонкий минестроне возбудил зверский голод. Петя предвкушал, как проглотит эту порцию, закажет добавки, а потом ещё и разогретого навернёт, но у входа ярко полыхнул коралловый блейзер.

– Витя?! – вскочил недоедливый Чайкин. – Просто день удивительных встреч!

Витторио подошёл, с высоты своего роста приветственно подмигнул.

Петюня схватился сам отодвигать ему кресло с услужливым поклоном, став ещё ниже.

– А я сегодня Мишку видел, представляешь? – торопливо выкрикнул он, как показалось, слишком громко.

– Ничего удивительного, к тётеньке своей сюда ездит. Правда, живёт отдельно, в отеле, а машину она ему вообще не позволяет водить…

– Ты какими судьбами здесь? А, ну да, единственная приличная забегаловка в захолустье.

Виктор сидел, не касаясь кожаной спинки, и милостиво приподнимал уголки рта, когда в болтовне Чайкина проскакивали смешные моменты.

Оба надеялись, что ссоре конец, оба стеснялись об этом спросить напрямую. Когда на породистом лице Витторио промелькнуло нетерпение, Петька решил – вот он, момент, когда они поговорят по душам и станут ближе прежнего.

– Слушай, насчёт той картины, – наклонился Виктор.

– Забудем! – прервал его Пётр.

– Да нет, ты случайно не знаешь, мы её с документами покупали?

– Как же иначе?

– А они у тебя?

– С чего бы? Ты владелец, провенанс и все бумаги на руках у владельца. Или ты потерял их? Да? Правда?

– Не потерял я ничего, – замялся Витторио. – У тебя фоточки этой картины не найдётся?

– Сам сфотографируй, она же у тебя висит.

– Я плохо фотографирую, там блики всякие…

– Тебе, надеюсь, не для аукционного каталога? Перепродавать Похитонова глупо.

Витторио опустил кудлатую голову на сложенные аристократичные пальцы и прошептал:

– Ну можешь ты хотя бы сказать, что там нарисовано?

Длинноволосая брюнетка придирчиво посмотрелась в отполированную до зеркального блеска металлическую панель у входа и пощекотала пальцами кнопки домофона.

Глаза прятались за чёлкой.

Фигуру скрывал многослойный наряд.

Помада фальсифицировала контур губ.

Только по щекам и носу могли узнать её, но кто в доме мог бы это сделать?

– Виктор Викторович не принимает, – проскрипел из динамика какой-то старик.

– А я знаю, – торопливо пробежался по его струнам молодой звенящий тембр.

Женский голос будто схватил за рукав, вовлёк в беседу и не позволил отключиться сразу. Продолжение следовало более медленное, солнечно-вальяжное:

– Он сейчас путешествует, именно поэтому меня пригласил. Надо за время его отсутствия квартиру оптимизировать. Я мастер организации пространства.

– Нет, это я мастер организации пространства, – послышался голос не то удивлённый, не то насмешливый.

Брюнетка опешила. Судьба посылает порою ради шутки двойников, но почему именно сейчас? К счастью, текст роли она вызубрила наизусть. При самой туманной погоде в голове – слова сами от зубов отскакивали.

– Я Рузанна. Из агентства «Гуру фэн-шуй».

– А я дядя Мася. Из загородного дома Виктора Викторовича.

Всё пропало.

Оставалось только смыться, а потом кусать губы.

Или продолжать – уже безо всякой надежды, без искорки авантюризма в хитрых глазах. Формально оставаться внутри ситуации, которая на самом деле тебя уже выплюнула.

– Очень приятно! – сделала выбор брюнетка.

Чтобы фраза звучала искренне, Рузанна подключила улыбку. Радиодиджеи, вроде, всегда так делают. А вот злоумышленники в сериалах произносят приветливые слова со зверским выражением лица, и для них всё кончается гораздо хуже, чем для ведущих прямого эфира. Понятно, с кого брать пример.

Молчание домофона звучало обнадёживающе. На абордаж!

– Может быть, посмотрим друг на друга? – опустился до бархатного флирта женский голос.

– А я вас уже вижу, – бодро ответил голос мужской.

Чёрные пряди резко взметнулись – Рузанна подскочила от неожиданности. Она ведь первым делом проверила, нет ли над входом следящих устройств, а теперь получается, её всё это время снимали из каких-нибудь кустов.

– Вот я хотел сказать, где камера, но лучше погляжу, как вы её найдёте.