И они переключились. Фактическое потребление угля к 1800 г. составляло около 10 млн тонн в год. Данный объем позволял обеспечить страну таким количеством энергии, которое могло быть получено при использовании 10 млн акров земли. На тот момент на Британию приходилось, по некоторым оценкам, 90 % мировой добычи угля. Когда дело дошло до использования его в качестве топлива, Британия сумела уйти от старых ограничений биологического режима. Вместо того чтобы полагаться на живые растения и попадать в зависимость от солнца, она получила возможность воспользоваться огромными запасами солнечного света, накопленными за миллионы лет и хранившимися под землей в виде мертвых растений.

Хотя в быту уголь изначально служил альтернативой древесине, его значительные запасы означали, что он скоро будет использоваться и для других целей. Артур Янг, английский обозреватель, писавший на темы сельского хозяйства, путешествуя по Франции в 1780-х гг., был поражен отсутствием стекол в окнах. В Англии, напротив, они были довольно широко распространены к тому времени. Объясняется это тем, что уголь давал дешевую энергию для производства стекла. (Французские производители тем временем настолько нуждались в топливе, что прибегли к сжиганию оливковых косточек.) Уголь также нашел применение в текстильной промышленности для подогрева жидкостей, употребляемых при отбеливании, крашении, печати и обогреве сушильных комнат и прессов. Уголь помог быстрому производству чугуна и стали, которые ранее выплавляли с использованием древесины. И конечно, уголь занял свое место в паровых двигателях – технология, появившаяся в угольной промышленности. Когда открытые угольные разрезы Англии начали истощаться, нужно было рыть шахты все большей и большей глубины. Но чем глубже они становились, тем более увеличивалась вероятность, что их зальет водой. В 1712 г. специально для откачки воды из затопленных шахт была использована паровая машина Томаса Ньюкомена. Ранние паровые машины были очень неэффективны, но это не имело большого значения, так как они работали на угле, а в угольной шахте топливо было абсолютно бесплатно. К 1800 г. сотни паровых машин Ньюкомена были установлены в шахтах по всей Англии. Следующий шаг был сделан шотландским изобретателем Джеймсом Ваттом, который при ремонте в 1763 г. машины Ньюкомена быстро понял, как можно улучшить его неэффективную конструкцию. Проект Ватта, завершенный в 1775 г., оказался более эффективным и лучше приспособленным к движущейся технике.

Это означало, что сила пара может быть применена в различных устройствах, выполняющих трудоемкие операции. Такие устройства были разработаны для текстильной промышленности, что обеспечило огромный рост производительности труда. В 1790 г. первая версия парового «мула» Сэмюэла Кромптона (машина для прядения хлопка) увеличила выход нити на одного работника в 100 раз по сравнению с ручной прялкой. Такой огромный выход нити вызвал необходимость автоматизации ткацких станков. Разместив паровой «мул» и ткацкий станок на одном заводе так, чтобы продукт, полученный на одном этапе обработки, мог без проблем перейти на следующий этап (как на сахарной плантации), удалось добиться дальнейшего роста производительности труда. К концу XVIII в. Британия смогла производить текстиль так дешево и в таком объеме, что начала экспортировать его в Индию, разрушая тем самым традиционные модели мировой торговли текстилем.

Третье изменение, которое легло в основу британской промышленной революции, – это гораздо большая зависимость от импорта продуктов питания. Так же, как британцы добывали уголь из-под земли, чтобы «раскочегарить» новые паровые двигатели, так же они привозили продукты питания из-за рубежа, чтобы накормить своих работников. Из принадлежащих им владений в Вест-Индии британцы везли огромное количество сахара, что давало возможность компенсировать недостаток калорий в пище. Так, если в 1800 г. их доля составляла 4 %, то к 1900 г. она достигла 22 %. Сахар шел на восток через Атлантику, и им оплачивались промышленные товары, которые путешествовали в противоположном направлении. Так как акр сахарной плантации давал столько же калорий, сколько 9–12 акров пшеницы, то в 1800 г. импортный сахар обеспечивал калорийность, эквивалентную гипотетическому производству пшеницы на 1,3 млн акров. Эта цифра увеличилась до 2,5 млн акров в 1830 г. и до 20 млн к 1900 г. Британцы успешно справились с проблемами, обусловленными небольшой площадью страны. Они стали выпускать промышленные товары, не требовавшие много земли для их производства, и затем менять их на продукты питания.

Сахар, конечно, использовался для подслащивания чая, любимого напитка рабочих. От него они получали заряд бодрости и сохраняли активность в течение долгих рабочих смен, так как чай содержит кофеин. Сахар также использовали как пищевой продукт, чтобы оживить однообразное питание: его добавляли в кашу в виде сахарного сиропа или употребляли в виде варенья (содержащего от 50 до 65 % сахара). Сахарный сироп или варенье на хлебе было любимой едой всех жителей промышленных городов, потому что это был дешевый и быстро готовящийся источник калорий. К тому времени многие женщины тоже работали на фабриках и не успевали приготовить что-то более существенное, например суп. К тому же цена на сахар упала, и сироп стал еще доступнее после 1874., когда Великобритания отменила введенные в 1661 г. Карлом II тарифы на импорт сахара.

Это касалось не только сахара. Найден был выход и с пшеницей, используемой для приготовления хлеба. Так как в конце XVIII в. вырисовывалась перспектива нехватки продовольствия, Великобритания начала импортировать больше продуктов питания из Ирландии. После принятия англо-ирландской унии в 1801 г. технически Ирландия была частью Соединенного Королевства, но на практике Англия рассматривала ее как сельскохозяйственную колонию. Законы, запрещавшие импорт ирландских продуктов животного происхождения в Англию, были отменены в 1766 г., и к концу XVIII в. импорт ирландской говядины вырос в три раза, сливочного масла – в шесть раз, свинины – в семь. К началу 1840-х гг. импорт из Ирландии составлял одну шестую часть всех продуктов Англии. При этом произведены они были на лучших, легко возделываемых землях, а на небольших участках плохой земли ирландцы выращивали картофель для себя. Короче говоря, англичане продолжали есть хлеб, потому что ирландцы ели картошку. Но и для Британии картофель сыграл огромную роль в первые несколько десятилетий ее индустриализации.

Пример Великобритании, похоже, доказал, что Мальтус ошибался, но хотя бы одно его зловещее пророчество сбылось. В начале XIX в. он не согласился с тем, что картофель дал все ответы на проблему с продовольствием – возьмем, к примеру, Ирландию. В своей работе The Question of Scarcity Plainly Stated and Remedies Considered («К вопросу о дефиците…»), опубликованной в 1800 г., Артур Янг предложил британскому правительству выдавать каждому рабочему с тремя и более детьми половину акра земли, на которой он мог бы выращивать картофель и держать одну или две коровы. «Если бы у каждого было достаточно земли для картофеля и корова, значение пшеницы было бы чуть меньше, как для их братьев в Ирландии», – писал он. Но Мальтус считал, что зависимость Ирландии от картофеля не была чем-то, чему остальные страны должны подражать. Если люди зависели только от картофеля, плохой урожай мог стать катастрофой. «Разве так не может быть, – отвечал он на это предложение Янга, – что однажды урожай картофеля будет из рук вон плохой?»