Была кромешная ночь — ни звезды, ни луча света, и в совершенной тьме меня носило по этим чудовищным волнам, наверное, много часов. Я даже не знаю, сразу ли на корабле заметили моё исчезновение... Кричать было бессмысленно: море ревело, как стадо морских чудовищ, куда уж перекричать! Я думал, что утону, но как-то держался. Рассвело, шторм вдруг почти утих, и я увидал совсем близко корабль... Но он был не наш, чужой. Я поднял руку, крикнул, и меня подобрали. На этом корабле по какому-то важному делу плыл Колуба, брат царя Эфиопии, Нуманты. Мы были знакомы, много лет назад он приезжал в Трою. Ему сразу пришла в голову мысль, что я могу быть полезен. Он тайно переправил меня в Эфиопию, а там уже представил брату и высказал свои надежды. Ты сказал, о Великий Дом, что сейчас Колуба — царь Эфиопии. Что же сталось с Нумантой? Он убит?

— Он покончил с собой, узнав о своём полном поражении, — ответил фараон. — На то и рассчитывал Колуба, уговаривая его восстать, а тебя — стать во главе войск нубийцев. Он заранее выдал мне измену Нуманты, а тот оказался тщеславным глупцом — вообразил, что с помощью такого героя и великого полководца, как ты, он сокрушит египетские крепости в Нубии, разобьёт мои отряды и, дойдя до границ Египта, потребует усиления своей власти. Ему хотелось, чтобы в его стране вообще не было наших крепостей, а лишь отдельные сторожевые отряды, чтобы он сам избирал верховных жрецов, чтобы его казна была независима от моей... Он много чего хотел! Колуба куда хитрее. Ему хотелось самому стать царём, вот он и стал им, предав своего брата и тебя заодно. Чего он наговорил тебе?

— Он сказал, — опустив голову, произнёс Гектор, — что моего брата Ахилла буря занесла на египетскую землю, что он был взят в плен и отправлен в Мемфис, но перед тем убил множество напавших на него воинов, и твой гаёв обрёк его на смерть. Колуба сказал, что Ахилл — в одной из темниц твоего дворца, и что жить ему недолго... Но он был уверен, что, одержав несколько побед, мы, вместе с привилегиями для Эфиопии, потребуем и его освобождения. Нуманта был готов даже дать выкуп, только бы ты согласился.

— Бесстыжие лгуны! — воскликнул Рамзес, в бешенстве топнув ногой.

— Это всё была ложь? — лицо Гектора, и без того бледное, стало совершенно серым. — Ахилл не в Мемфисе? Не в плену? Значит, он...

— Ничего не значит! — перебил фараон. — Я не сказал, что ложью были все их слова. Твой брат действительно был выброшен бурей на берег возле одной из наших крепостей. Он сильно разбил голову, быть может, о скалы, а быть может, при крушении корабля. И на него действительно напали — начальник крепости, полный идиот, решил, что изловил одного из скрывавшихся в изгнании ливийских полководцев, того, что участвовал в страшном ливийском восстании семь лет назад. Его имя Мартаху. К несчастью для Ахилла, тот негодяй — чуть ли не такой же великан, а цветом кожи и чертами лица ливийцы напоминают критян и троянцев. Твой брат несмотря на рану дрался, как бешеный, и прежде чем на него набросили сети, убил не меньше сотни человек. Когда же его пленили, то поняли, что, видимо, ошиблись: он определённо не ливиец. Тогда его решили отправить к местному номарху[11], повелителю нижнего нома. Пусть, мол, сам решит, что делать с пленником. Но по дороге тот убежал, разорвав ремни, которые разве что слон порвал бы. Мои воины говорят между собой, что то был не человек, а демон — у человека не бывает такой силы. А ещё с ним был какой-то мальчик... маленький, но стреляет, как отменный воин.

— И что было дальше? — Гектор уже не мог и не хотел скрывать волнения. — Что стало с Ахиллом?

Рамзес покачал головой.

— Видишь, как странно! Колуба был братом Нуманте и хотел его смерти. Ты — брат Ахилла и любишь его так, что, будучи очень умным человеком, дал одурачить себя, как пустоголового юнца... Ты спрашиваешь, что с ним стало? Я не знаю. Он бежал вместе с тем мальчиком. Кстати, кто он?

— Она... — поправил фараона троянец. — Это не мальчик, а девочка. Её зовут Авлона, и она — сестра моей жены и ехала с нами, чтобы найти её.

Брови фараона высоко взлетели от изумления.

— Так. И кто ещё с вами ехал? — быстро спросил он.

— Никто, — голос Гектора не дрогнул, но он невольно опустел глаза.

— А врать ты не умеешь! — не без удовлетворения заключил фараон. — Ну, хорошо. Они вдвоём переплыли Хани[12], и больше их никто не видел. Возможно, они ушли в пустыню. Пересечь её невозможно, это — верная смерть. Но в четырёх днях нуги оттуда находится оазис, и, если они сумели до него добраться, то остались живы, и их можно найти. Вот, собственно, всё, что я знаю.

— И ты не посылал своих людей, чтобы найти Ахилла? — голос героя задрожал.

— Это не так легко, — усмехнулся фараон. — Даже зная дорогу через пустыню, можно там заблудиться. И к тому же племена, населяющие оазисы, не любят египтян. Нет, они с нами не воюют, но едва ли станут помогать людям, которых пошлю к ним я. Над этим нужно подумать. Конечно, я могу это сделать и, возможно, я это сделаю, но во многом это теперь зависит от тебя, сын Приама, царь великой Трои!

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил Гектор. Он вновь овладел собою и говорил твёрдо.

Фараон посмотрел на него и улыбнулся.

— В начале нашего разговора ты признал, что виноват передо мною. Я оценил это. Ведь гордый нрав потомков Ила известен всем. Тем не менее ты произнёс эти слова. Значит, ты хотел бы искупить свою вину?

Троянец сделал нетерпеливое движение.

— Полно, Великий Дом! За мою вину я едва не принял мучительную смерть в твоей темнице. Не скажу, что мы в расчёте — просто речь сейчас не об искуплении. Ты хочешь, чтобы я заплатил тебе за надежду снова увидеть моего брата. И я готов на что угодно, если это не принесёт вреда моей стране и народу. Назови свои условия, фараон!

Улыбка Рамзеса погасла, но ни гнева, ни волнения не появилось на его лице. Он остался спокоен.

— Пусть так. Тогда слушай. Я думаю, ты знаешь историю моего царства, но, быть может, тебе неизвестны события самых последних лет — в твоём царстве шла война, и связь с другими народами Ойкумены была для вас ограничена. Семь лет назад Египту угрожало страшное нашествие мятежных ливийцев. Теперь не те времена, что были при моём предке Рамзесе Великом[13], и прежние данники стали непокорны и опасны. Ливийцы вторглись в Египет и едва не сокрушили его. Это был пятый год моего правления. Я собрал тогда всю имевшуюся армию, призвал в войска не только храмовых людей[14], но и всю молодёжь из знати, всех горожан, которые не смогли откупиться. Мы разбили ливийцев, но цену заплатили страшную: двенадцать с половиной тысяч воинов пали в этих сражениях. С огромным трудом мы избежали народных смут и восстаний — стране тяжело было оправиться после такого удара. И по сей день во многих семьях оплакивают своих погибших... И вот теперь, спустя семь лет, ливийцы вновь вторглись на землю Египта и вновь угрожают ему. Теперь ты понимаешь, отчего именно сейчас коварный Колуба замыслил измену?