Полный седоватый мужчина поднял мальчика на руки:

– Мой будущий студент!

– Лев Александрович преподает в институте, – пояснил отец.

Юлик был еще слишком мал, чтобы общаться на равных с друзьями папы. Он уходил в свою комнату и прислушивался к звукам, доносившимся до него из кабинета. Для них с мамой существовало табу: в такие дни гостей нельзя беспокоить.

Однажды папа прибежал домой очень встревоженный и крикнул жене:

– Роза! Убили Корджогло!

Мать выронила чашку:

– Как?! И Матрену?!

– Обоих! Взломали сейф и украли все самое ценное из его коллекции.

Роза Исааковна кое-что понимала в монетах:

– Новые экземпляры?! Монеты Ивана Грозного?!

– Да.

Женщина расплакалась:

– Какое горе! Кто же мог это сделать?

Сраженные вестью о гибели семьи друга, коллекционеры собирались теперь у Магницких два раза в неделю. Они не запирали дверь, и до Юлика доносились обрывки фраз:

– Следователь прокуратуры, Антон Панов, – мой знакомый. Естественно, обо всем рассказать он не может. Но кое-что мне известно. Господа, это кто-то из своих! Хозяев убили на пороге спальни из охотничьего ружья, которое висело на ковре над диваном в гостиной. Следовательно, Лева сам впустил убийцу в дом. А тот был осведомлен, где висит оружие. Кроме того, драгоценности хозяйки не тронули, взяли только монеты.

Так, из разговоров гостей, мальчик что-то узнавал новое о расследовании. Преступник не оставил ни одного отпечатка пальцев, подозреваемые подтвердили свою невиновность, в общем, обрывались все зацепки. Это случилось в тридцать четвертом году. А через семь лет началась война, и подполковник Панов пал смертью храбрых. О том деле все забыли…

– Одна монета была с еле заметной царапинкой, – продолжал Магницкий. – Этот дефект почему-то считался очень ценным.

– И их так и не нашли? – Семенов слушал со все возраставшим интересом.

– Нашли, – улыбнулся хозяин. – Правда, прошло уже сорок четыре года. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом возле магазина, где велась скупка драгоценностей, остановилась скромно одетая пожилая женщина. К ней подскочила бойкая скупщица и поинтересовалась, что она хочет продать. Та молча протянула ей небольшой сверток. В нем были монеты, размером напоминавшие советскую копейку. Пятый червонец оказался царским. Подобные вещицы торговка уже видела. Но четыре маленькие монетки… Такие попались скупщице впервые. Однако ее сын, работавший вместе с матерью, только взглянув на содержимое свертка, отвел ее в сторону.

– Бери и не торгуйся! – прошептал он ей на ухо. – Потом все объясню!

Дома молодой человек действительно объяснил матери, что у них в руках – ценные монеты, которые стоят в десять раз дороже уплаченной за них цены.

Лейтенант прищелкнул пальцами:

– А потом на них вышла милиция и отыскала преступников!

Ювелир развел руами:

– Если бы все было так просто… До недавнего времени в милиции – ныне полиции – и не знали, что монеты из коллекции Корджогло наконец-то всплыли. Разумеется, сын скупщицы оставил их у себя и показал нумизматам, а потом продал тому, кто дал самую высокую цену. Так эти монеты оказались у друга моего отца. Теперь их компания – те, кто выжил после войны, – собиралась на улице Кирова. Отца моего уже не было на этом свете, и его место занял я. Мужчины узнали монеты и захотели выйти на след женщины, принесшей их в скупку. Это им удалось. Они созвонились и договорились с ней о встрече – с целью покупки остальных монет.

Хозяйка монет жила на Преображенской улице, в большой коммунальной квартире. Она встретила гостей радушно и показала им коллекцию.

– Видите ли, – заметил друг отца, Михаил Блатер, – вероятно, это остатки какой-то коллекции, уж больно все перемешано, несистематизировано… Вы увлекаетесь монетами?

Она покачала головой:

– Это отцовские.

– А кем был ваш отец? Может быть, я или мои друзья слышали его фамилию?

Женщина оглядела нас, но не увидела ничего подозрительного.

И действительно, перед ней были люди в высшей степени интеллигентные.

– Вы купите все оптом? – спросила она.

Михаил ответил довольно-таки уверенно:

– Конечно, но при одном условии. Вы должны рассказать, откуда у вашего отца монеты и как его фамилия. Дело в том, что некоторые экземпляры могут оказаться крадеными, а мы не хотим иметь дело с милицией.

Хозяйка изменилась в лице:

– Папа не стал бы… – прошептали ее посиневшие губы.

Однако Блатер стоял на своем:

– Тогда почему вы не называете его фамилию?

– Я не потому… – Она растерялась. – Но, наверное, сейчас уже можно… его звали Николаем Елисеевичем Вятниковым.

Мужчины переглянулись. Никто никогда не слышал о таком коллекционере.

– Он увлекался монетами в молодости. До войны, – пояснила дама. – В ту пору отцу исполнилось двадцать восемь, он работал доцентом в одном одесском институте. Я спрашивала, почему отец не общается с другими коллекционерами, однако он всегда говорил одно и то же: у него нет ничего ценного. Правда, в тридцать пятом папа вдруг заявил, что скоро приобретет новые, очень интересные экземпляры.

Михаил посмотрел на друзей:

– В тридцать пятом?

– Кажется, так. А почему вы…

– Продолжайте, – кивнул он ей.

– Я не видела новых монет, да отец и не показывал их мне, – она рассказывала неторопливо и не очень-то охотно. – Но с этого времени в нем что-то изменилось. Если раньше к нам приходили гости, то теперь отец избегал общества. По вечерам он запирался в кабинете и, наверное, любовался коллекцией…

– Или чего-то боялся, – вставил Блатер.

Вятникова вздрогнула:

– Вы думаете?

– Все может быть.

– Перед самой войной я вышла замуж, – ее вдруг зазнобило, и она закуталась в шерстяной платок, – и с радостью переехала к мужу. Мама умерла от инфаркта. А папа защитился, но оставил институт и стал работать на заводе. Когда началась война, мой муж ушел на фронт. А я осталась в оккупированном городе. Почему папа продолжал жить в Одессе и чем он занимался, – я не знаю. Вскоре пришло известие: муж погиб под Смоленском. Так я и осталась совсем одна. – Она обвела глазами комнату. – Очень хотелось повидать отца, но я душила в себе этот порыв. Какое-то чувство удерживало меня от этого шага. А потом – сорок четвертый, победное шествие нашей армии… Перед самым освобождением папа зашел ко мне и передал небольшой сверток.

– Я уезжаю, – сказал он мне. – Не пытайся меня разыскивать – не получится. А если тебя спросят – смело отвечай, что ты обо мне ничего не знаешь. Да и вообще, поменьше обо мне вспоминай. А вещи эти, – он положил сверток на тумбочку, – продавай, когда тебе понадобятся деньги. Прощай!