Чей-то отчаянный вздох пролетел над толпой. Такой магии давно не видывали в Даборе. Что же приготовили ольтомарские палачи Острому? Плач детей слился с воем ошалевшей женщины, рыданиями, то и дело вздымающимися в толпе криками.

Огромные, как буханки, глазницы лопнули, разбрызгивая кровь и белую жижу далеко за кордон неподвижных солдат. Толпа подалась, отхлынула от помоста. Ругались стискиваемые и сдавливаемые люди. Упала какая-то женщина и теперь, не в состоянии подняться под натиском людей, дико кричала. Пошли в дело палки стражников, толпа, отодвигаясь от городовых в одном месте, сильнее напирала на ряды солдат в другом.

Но вот заиграли трубы. Подручные стянули с эшафота тела убитых, ведрами воды смывали кровь с досок. Палачи отодвинулись в сторону, на помосте остался командир гарнизона городовых. Сопровождающие его барабанщики ударили в барабан.

— По приговору Преподобного Пенге Афры, владыки Горчема, властелина Лесистых Гор, Слуги Трех Птиц, с соизволения Черной Владычицы, Великой Матери Города Ос, приговаривается к смерти бунтовщик по имени Острый.

Толпа зашумела. Пенге Афра редко в своих приказах упоминал Гнездо, признавая тем самым, что хоть он и властвует над всем живущим в Лесистых Горах, однако сам должен подчиняться хозяйкам Внешнего Круга. Что Круг Мха служит чужим, а не своим. Сейчас он это сказал, как бы желая посмеяться над людьми, пришедшими на Рынок Судей. О да, проклятая Гвардия, детоубийцы, паршивцы, они только с виду похожи на людей. Будь они прокляты! Гул снова взвился над площадью, но быстро утих, угашенный трембитами. На Рынок ввезли Острого.

Руки у него были связаны. Он стоял, но каждый рывок телеги чуть не переворачивал его. На голову ему натянули мешок — то ли из-за страха перед чарами, то ли ради большего позора. Ведь человек должен перед смертью попрощаться с миром и позволить миру попрощаться с собой. А разве можно прощаться, когда лицо закрыто? Волы медленно тянули телегу сквозь вдруг притихшую, замершую в ожидании толпу.

Магвер сильнее наклонился вперед, вглядываясь в Острого.

Далекое пение рогов и трембит понеслось по улицам Даборы, изломалось в узких улочках, добралось сюда, на площадь, жалобное, тягучее. Звук, который доносил ветер, неожиданно оборвался.

Повисла такая тишина, что стал слышен скрип колес телеги. Волы остановились у помоста.

— Острый! Я помню! — Сильный голос прозвучал с угла площади. Туда сразу же бросилось несколько городовых, но в плотной толпе схватить смельчака им не удалось.

Мужчина на возу вздрогнул. Пошевелил головой, словно хотел взглянуть туда, откуда долетел голос. Это дружеское восклицание как бы придало ему мужества.

Люди поняли.

— Острый! Я помню! — подхватил кто-то, потом еще несколько голосов прокричали эти слова. Менее смелые только выли и свистели. Палки городовых обрушились на головы, несколько человек выволокли из толпы и за спинами уставившихся на помост людей избили и испинали.

Один из палачей соскочил с помоста, помог Острому сползти с телеги, забраться на эшафот. Только теперь стало видно, как измучен Шепчущий. Ноги у него подкашивались при каждом шаге. Палачу пришлось обхватить осужденного и подпереть плечом.

— Кровь! Твоя! Наша! — закричал кто-то, и тут же множество голосов принялись выкрикивать эти слова:

— Кровь! Твоя! Наша!

Городовые и солдаты врезались в толпу, чтобы добраться до крикунов, но люди сомкнули ряды и расступались, только когда их расталкивали, тыкали копьями, дубасили палками. Все это напоминало стадо травоядных, разрезаемое волчьей стаей.

Палач сорвал с Острого рубаху.

— Кровь! Твоя! Наша!

На груди черные выжженные следы. Спина иссечена кровавыми полосами.

— Кровь! Твоя! Наша!

Беспалые руки.

— Кровь! Твоя!

Разбитые локти.

— Кровь! Твоя!

Это уже было. Это уже позади. А теперь, впереди, новое.

Криков все больше, они все громче, гул набирает силу — гневный, отчаянный, прощальный.

Палач развязал веревку, стягивающую мешок на шее Острого.

— Кровь! Твоя! Наша!

Одним рывком сдернул мешок.

— Кровь!

Искалеченное лицо. Страшное.

— Кровь!

Магвер наклонился вперед. Крепче сжал руками ветвь. Тихо охнул. Дорон удивленно глянул на негр.

— Что?

— Это… это… — Магвер все еще всматривался в человека на эшафоте. О Земля…

— Что?!

— Кровь!

— О Земля! — повторил Магвер.

Острого поволокли к кресту.

— Кровь!

Неожиданно внизу, у самого эшафота, заклубилось. Это городовые слишком глубоко вклинились в толпу, оттесняя людей на ряды солдат. Солдаты бана схватились за палки и карогги. Люди пытались отступать, но сзади напирали городовые.

— Кровь! Кровь!

И тут один из солдат слишком сильно ударил сына Толь Суутари, сапожника из пригорода. Мальчик упал и потерял сознание.

— Проклятый! — Суутари схватил солдата, вырвал у него оружие из рук.

Солдаты бросились на толпу.

— Кровь!

А когда толпа загородила им дорогу, когда они увидели, что Суутари убежит, они принялись избивать людей.

Гул и суматоха.

— Кровь! Смерть!

Толпа заколыхалась. Десятки человек потянулись к солдатам. Невооруженные люди хватали их, рвали одежду, плоть. Загрохотали барабаны, засвистели свистульки десятников. Солдаты бана пытались перестроиться, но их линия разорвалась под напором толпы. Падающие, затаптываемые, разрываемые и раздавливаемые, они храбро защищались, укладывая врагов. Но слишком мало было солдат на плацу.

Рев толпы, стоны убиваемых, крики десятников. Вопли перепуганных женщин, плач детей — эти голоса невозможно было выделить из всеобщего рева.

Палачи бросили привязанного к кресту Острого, чтобы убежать, скрыться, но не могли пробиться сквозь толпу. Люди разорвали их в клочья.

Отступивших солдат уж почти вытеснили с площади. Продолжающие сопротивляться группки разбивали и вырезали беспощадно.

Магвер глядел на привязанного к кресту мужчину. Видел его кровь, обожженное тело, истерзанное и изувеченное лицо. Человек выглядел ужасно.

Теперь люди бились и убивали от его имени, проклиная и бана, и Гвардию, и Город Ос.

Магвер сидел неподвижно, широко раскрыв глаза, а его губы слегка шевелились, шепча три слова:

— Это не Острый!

Толпа вылилась на улицы Даборы, толпа захватывала всех, кто оказывался на пути. Мужчины вооружались — выламывали из дверей доски, хватали палки, поднимали камни с земли.