Надев очки, Фокс, глянул на фотографии и прищелкнул языком.

– Просто ужасно! Неприглядное зрелище. Бедная девушка.

Планк придирчиво смотрел на свою работу, склонив голову набок.

– Если бы не рубашка, ее и узнать-то нельзя было бы, – небрежно заметил он.

Аллейну вспомнилась фотография, которую он видел в конторе: крупная, неряшливого вида девушка в клетчатой рубашке, восседающая на рыжей лошади. Он сложил снимки обратно в конверт и убрал его в карман. Планк снова накрыл колышки пленкой.

– Кто находился в конюшне в промежутке между тем, как компания уехала кататься, и тем, как обнаружили мисс Харкнесс? – спросил Аллейн.

– С этим тоже загвоздка! – с досадой воскликнул Планк. – Только Кас Харкнесс. Вот, слушайте! – Он извлек из кармана блокнот, послюнявил палец и перевернул несколько страниц. – Харкнесс, Касберт. Я спросил мистера Харкнесса, где находились и чем занимались мисс Харкнесс, мистер Сидни Джонс и он сам после отъезда компании. Мистер Харкнесс ответил, что он отправил Джонса в Маунтджой за овсом, и тот отправился туда чуть позже. Дальше мистер Харкнесс не смог совладать с эмоциями и принялся путано объяснять что-то про Джонса, мол, тот не сводил лошадь к кузнецу, как ему было велено. Вообще рассказ Харкнесса часто прерывался слезами. Мистер Джонс показал, что мистер Харкнесс ссорился с покойной, которая тогда была в своей комнате и отвечала ему из окна, а сам он был во дворе конюшни. Я спросил мистера Харкнесса, была ли его племянница заперта в своей комнате. Он ответил, мол, она разошлась до такой степени, что он поднялся тихонько наверх и повернул ключ в замке. Я осмотрел дверь: ключ торчал в замке с внутренней стороны, и дверь была не заперта. Я заметил зазор в три четверти дюйма между дверью и полом. Под дверью лежал тонкий половик. Мистер Харкнесс на это ответил, что он оставлял ключ снаружи. Я осмотрел половик и то место, где он лежал, и пришел к выводу, что его втащили в комнату – пыль на полу была смазана. Мистер Харкнесс косвенно подтвердил мою догадку, сказав, что когда покойная еще училась в школе, она нередко так сбегала из дома.

Планк поднял голову от блокнота.

– Ключ у меня, сэр, – пояснил он.

– Хорошо. То есть вы предполагаете, что она подождала, пока дядя уйдет, а потом сбросила ключ на половик. Но чем?

– У нее был такой старинный перочинный нож с крюком, чтобы выковыривать камешки из конских копыт. Она носила его в кармане бриджей.

– Как раскрыть дело в два счета – пособие для начинающего детектива, – пробормотал Аллейн.

– Сэр?

– Да-да, конечно. Вполне возможно. Итак, вы полагаете, что после ссоры она открыла дверь, спустилась, отрезала проволоку и выбросила ее куда-то. А кусачки положила в сарай…

– А, да, я и забыл, – сказал Фокс.

– …потом оседлала рыжую кобылу и поехала навстречу смерти. Как-то не вяжется одно с другим. – Аллейн задумчиво потеребил кончик носа. – Не очень правдоподобно. Хотя кто знает, что было на уме у этого бедного создания. Какой она была, Планк?

– Крупной, – ответил Планк после долгого раздумья.

– Это понятно. Я имею в виду характер.

– Ну, если бы она была кобылой, то можно было б сказать, что у нее все время случной сезон, – ответил Планк.

– Как-то вы странно выражаетесь, сержант, – строго заметил Фокс.

– Мой сын сказал нечто похожее по смыслу, – подтвердил Аллейн.

Они вернулись во двор. На полпути к выгону Аллейн остановился и поднял что-то с земли.

– Кто-то обронил пуговицу. Довольно красивую. С рукава, похоже.

– А я и не заметил, – удивился Планк.

– Ее лошади втоптали в грязь.

– Как зовут ветеринара, Планк? – спросил Аллейн.

– Блэкер, сэр. Боб Блэкер.

– Вы видели рану на ноге у лошади?

– Нет, сэр. Он почти сразу наложил повязку.

– Придется снять. Позвоните ему, Планк.

Мистера Блэкера, похоже, взволновала новость, что в конюшне полиция, и он даже не пытался скрыть любопытство.

– Что-то обнаружили?

Аллейн спросил, можно ли ему взглянуть на ногу лошади. Блэкер начал было возражать, но больше для проформы, нежели из опасений, что это может навредить лошади. Он отправился в денник к Рыжухе, и там был принят с полной благосклонностью и с доброжелательным равнодушием, с каким животные относятся к ветеринарам.

– Ну, как поживает наша девочка? – спросил Блэкер.

На лошади был недоуздок. Блэкер провел ее по двору и вернулся с ней в конюшню.

– Сейчас уже ничего серьезного? – осторожно предположил Планк.

Раздувая ноздри, кобыла потянулась к Аллейну.

– Подержите? – попросил ветеринар.

Аллейн взялся за недоуздок. Кобыла неуклюже ткнулась в него головой, пустила слюну и не обратила никакого внимания на то, что с ее ноги сняли повязку.

– Вот, – сказал мистер Блэкер. – Благополучно заживает.

Вокруг глубокого горизонтального пореза, дюйма на три выше копыта, уже начала отрастать бритая шерсть.

– Чем нанесена рана? – спросил Аллейн.

– Не совсем ясно. Были царапины от терна – там ветки примяты, ну, вы сами видели, синяки еще и одна или две царапины, приземлилась-то она на мягкую землю. Я не смог найти ничего, чем мог быть нанесен такой порез. Глубокий, почти до кости. В изгороди не было ничего такого…

– Что на это скажете? – Аллейн вынул из кармана кусок проволоки, который он отрезал от мотка в каретнике, и приложил его к шраму. – Совпадает?

– Боже мой! – удивился ветеринар. – Полностью!

– Спасибо вам большое за помощь, – сказал Аллейн.

– Рад помочь. Э-э… сэр, – запнулся мистер Блэкер. – Я полагаю… э-э… то есть хочу сказать… э-э…

– Хотите спросить, почему мы здесь? Ваш суперинтендант попал в больницу и попросил, чтобы мы взглянули на место происшествия.

Они вышли во двор конюшни. Лошади из «Лезерс» паслись у бровки холма.

– Который здесь Мунго с лиловыми глазами? – поинтересовался Аллейн.

– Жеребец тот? – сказал Блэкер. – Усыпили мы его неделю назад. Кас давно хотел это сделать, обозлился после того, как Мунго его лягнул. Вообще-то, да, тот еще был злодей. Но Дульси его любила. Хотела тренироваться прыгать на нем, в соревнованиях участвовать. Вот уж удумала! Ну ладно, я пойду. Хорошего утречка вам.

– Взглянем теперь на амбар? – спросил Аллейн, когда ветеринар ушел. – Если он открыт, конечно.

Каменный амбар позади конюшен, по словам Планка, когда-то был частью фермы, существовавшей еще до «Лезерс». Со временем соломенную крышу заменили железной. Над дверью висел ключ, а на двери было нацарапано: «Добро пожаловать».