родина.

Уж как третья жена —

Мать сыра земля,

У кремлевской стены —

Камни хладные…

Уж они-то

С тобой не расстанутся,

Уж у них-то ты

Не забудешься!

1968 г.

НАБИ ХАЗРИ

В ПЛЕНУ У ХАЗРИ

Кто такой Хазри?

Поэт Бабаев Наби Алекпер оглы. Родился в 1924 году недалеко от Баку, в селении Хурдалан. Среднее образование получил в родном селе. Окончил Литературный институт имени Горького. Систематически начал печататься с 1944 года. Издал около тридцати сборников стихов и поэм на азербайджанском, русском и на языках народов СССР. Стихи его переведены на чешский, сербский, турецкий, болгарский… Перевел на азербайджанский Лермонтова, Гурамишвили, Твардовского, Прокофьева…

Почему Бабаев стал Хазри?

«Потому что Бабаевых у нас, к примеру, как Ивановых в России. Не хотел, чтобы другим приписывали мои грехи» (Бабаев-Хазри шутит. Хазри означает «ветер». Море ветров — Каспий зовут азербайджанцы Хазаром.)

Чем же «грешит» Хазри?

Как тысячи и тысячи поэтов, любовью к близким и далеким людям, радуется радостям и грустит в ненастье, ненавидит, симпатизирует, разговаривает со звездами, травами, скалами, задумывается о людских путях и перепутьях…

Как пишет Хазри?

Не знаю, был я прав или не прав,

когда в смятенье думал каждый день я,

что, главного еще не йаписав,

последнее пишу стихотворенье.

. . . . . . . . . .

Наверно, так сады во все года

в своем плодоношении осеннем

боятся, что, быть может, никогда

не пережить им вновь поры цветенья.

. . . . . . . . . .

Но снова ночью я не засыпал,

и вновь не мог сдержать сердцебиенья,

и вновь стихи последние писал,

как первое свое стихотворенье.

Но кто же такой Наби Хазри — один из тысяч и тысяч? Станислав Лем как-то заметил: «Сегодня мы с улыбкой говорим, что поэтов не только читают почти одни поэты, что даже тиражи поэтических томиков определяются количеством живущих поэтов данного языка…» С улыбкой же отметим, что Лем, очевидно, не имел в виду Хазри: тираж его последнего сборника — 87 тысяч книжек!

И все-таки, легко ли в поэтическом море, необъятном, ветреном и бурном, услышать его голос? Есть мнение у самого поэта на этот счет:

Поэзия — вселенная моя.

Я знаю: у тебя свои орбиты,

Свои обетованные края

И звезды, что доселе не открыты.

. . . . . . . . . .

Одни созвездья блещут в полный рост,

Другие слабо светятся в тумане,

И множество давно погасших звезд

Еще осколки мечут в мирозданье.

Я не мечтал о славе на века,

Мечтал, чтоб на орбиту вышло слово,

Хоть песня, хоть одна моя строка —

Творенье притяжения земного.

Но сколько погибало строк моих,

Исполненных значения и веры…

Говорить о стихах — неблагодарное дело. Стихи, очевидно, следует читать. Но стихи нельзя читать все подряд, сразу. И хоть сравнения всегда страдают, а это, вероятно, более всего, — обратите внимание, как гурманы пьют кофе. Каждый глоток запивается водой, чтобы вернуть первоначальную остроту вкусу.

Я читал стихи Хазри в разное время, в разных книжках, начиная с его первой, где было одно стихотворение. Потом Наби Хазри читал мне их сам…

На вопрос «кто такой Хазри?» поэт отвечает так:

Я сын человека,

Пушинка, звезда,

Море и реки,

Во мне — века.

Да, мы люди, дети людей, дети человечества, мироздания. И его наследники. Преемники всего, что осталось за нашими плечами.

Моя грудь — начало

Зимы, весны.

Свет и мрак

В ней качаются,

Как весы.

Мы ко всему причастны — к горю и радости, которые были и которые будут.

Я — земля, и я — строчка,

Солнце я и свеча.

Необъятные и незримо малые величины, явления, события проходят через наше понятие, преломляются в нем.

Я — песчинка. Вселенную

Как в песчинку вместил!

Это разум.

Предвзятому критику легко упрекнуть поэта в отвлеченной игре в контрасты, в довольно щедром для себя выборе заявок-символов.

В одном будет прав критик: такая поэтическая программа может остаться декларативной, если не найдет подтверждения во всем творчестве.

Стоит только познакомиться с его «Ощущениями»:

Поэт слагал изящные стихи

В дни бедствий всенародных и страданий.

И те стихи, как тяжкие грехи,

Которым быть не может оправданий.

Но, подводя минувшему итог

Не только лишь победами одними,

Я отдал бы полжизни, если б мог

Стереть свою фамилию под ними, —

чтобы убедиться, что в поэтических заявлениях Хазри нет ничего от декларативности, он донельзя конкретен. Конкретен и во времени и в месте.

Нет, Наби Хазри далек от того, чтобы выписывать кому-либо индульгенции. Тем более самому себе. Он уверен, что, так или иначе, «каждый стих, как гражданина, спросят — что сделал он для Родины своей?». Он просит Поэзию простить его «за каждый слабый стих», а не простить неискренность, потому что, по Хазри, «измена музе — самая страшная из измен». Страшно изменить делу, которое сам определил для себя в святыни. И прежде всего потому, что стихи не просто продукт поэтического цеха, они