тоска».

И после всего этого мы готовы верить, что и «у поэзии свой запах, как у лета и весны», и мы добровольно сдаемся в плен стихам, которые тоже пахнут по-своему, какой-то нетронутой свежестью.

Юрий Мосешвили

НЕ ЛИРИЧЕСКИЕ РАЗДУМЬЯ

Перевод А. Передреева

Что у меня на сердце —

Не пойму…

Как в смутный день —

Ни буря, ни затишье.

Так море

Мглой

Подернуто свинцовой,

Лишь пена волн шипит на берегу.

Я выхожу на улицу свою.

Смотрю в глаза,

Вступаю в разговоры…

Мне тяжело,

Когда замечу я

В чужой душе

Невежества осколки…

Они еще из прошлого летят,

Бесшумные

Осколки старой жизни, —

Передо мной оружие,

Оно

Тяжелого литья,

Старинной марки.

Порочно разве

Обличать порок?..

Я не могу смириться с тем,

Кто в мире

Невежество Невежеством назвать

Мешает мне

Воинственный невежда…

Позорно разве

Видеть весь позор

И в безобразье

Видеть безобразье?..

Я не могу смириться в мире

С тем,

Что подхалим

Лелеет подхалима…

Я в черном цвете

Вижу черный цвет

И радужных

Не вижу в нем

Оттенков.

О вы, кто ретуширует порок,

Пускай вам это кажется

Порочным!..

Что перед солнцем

Тьма не устоит,

Известно всем.

Но истины такие

Не подымают

На борьбу со злом,

Рождают в человеке

Равнодушье…

Есть много в мире

Званий и чинов,

Есть младшие

И старшие на свете,

Но в человеке,

Кем бы ни был он,

Я уважаю

Только человека.

Мы знаем все,

Что имя Человек

Звучит на свете гордо,

Но скрывают

За изреченьем этим

Иногда

Холодное

Пустое лицемерье.

Я за себя

Отвечу в мире

Сам.

Не думаю,

Что здесь

Порок гнездится.

Я целый мир

В своем вмещаю сердце,

Но за себя

Отвечу

Только сам.

Позвольте мне

В любом вопросе

Быть

Сторонником

Единственного мненья.

Не существует на земле

Две правды —

Одни у нас

И сердце

И язык.

Позвольте мне

Самим собою быть,

Позвольте слушать

Собственное сердце…

А жить на свете

Только для себя

Мне не позволит

Совесть коммуниста!

В КАРАБАХЕ

Перевод Евг. Евтушенко

Край, горный край,

меня ты полюби,

ты не забудь веселого Наби.

Навек меня хандрить ты отучил,

навек от всех болезней излечил.

Когда-нибудь

совсем в другом краю

я песню о тебе еще спою.

В тебе осталась,

полная любви,

сама душа веселого Наби.

МИНУТА МОЛЧАНИЯ НА ПЕР-ЛАШЕЗ

Перевод Евг. Евтушенко

Молчание гранита и базальта

на Пер-Лашез

сильнее многих фраз.

Здесь на меня глядят глаза Бальзака

и тысячи других бессмертных глаз.

И предки дремлют здесь.

Их сон придавлен

столетьями, как крышкой гробовой…

А тихие предатели преданий

уже забыли ветер грозовой,

они жуют бифштексы и лангеты.

Жуют… Ну и пускай себе жуют!

Но мертвые — давно для них легенда —

для нас, живых, воюющих, живут!

Так говорите, камни, говорите

о тех, кто здесь расстрелян и зарыт,

о тех, чья кровь и нынче на граните,

как отблески пожарища, горит.

В молчании мы смотрим… Но внезапно

здесь нет, как не бывало, тишины,

и снова — здесь бои, и снова — залпы,

и снова — коммунары у стены.

Предвестники великого кануна,

в предчувствии святого торжества

они кричат:

«Да здравствует Коммуна!» —

простреленные пулями слова.

И — тишина…

Плюща живые своды,

и песни птиц вверху, в голубизне…

Но раны незажившие народа —

следы от пуль на каменной стене.

И ноют эти раны, не стихая,

как будто бы отравлен был свинец,

и все сильней болят.

Их боль святая

проходит через тысячи сердец.

И память наша на века сохранна,

как и сохранна эта боль земли…

И в сердце у меня есть тоже рана —

в Ахча-Куйме ту рану нанесли…

Под зноем, сокрушаюЩе палившим,

под ветром, гнавшим волны по песку,

как у стены на кладбище парижском,

стояли коммунары из Баку.

И так же утверждающе и юно,

в предчувствии святого торжества,

звучали там —

«Да здравствует Коммуна!» —

простреленные пулями слова.

И мне казалось, что, о них рыдавший,

поверивший в грядущее свое,

подняв с песка кровавую рубашку,

я в знамя