— Обычное! — Пустобрех уже направлялся к гиблому месту. — Комбезы у них целехонькие. Ты, может, богач, а я пожрать люблю.

— Стой, Ботало! — гаркнул ему в спину Горбатый, но тот, словно боясь, что его остановят, со всех ног припустил вперед.

Гаал в несколько прыжков догнал потерявшего голову каторжника — тот даже неразлучный свой металлоискатель бросил, чтобы не мешал, и свалил на землю. Ботало вырывался что было сил, царапался, пытался укусить Роя. Но в глазах у него была только пустота. Странная мгла начала заволакивать сознание Капрала: ему казалось, что там, за деревьями, за накрытым столом, как бывало когда-то, сидит вся его семья — трезвый и веселый отец, живая и здоровая матушка, маленькая еще, ничего не знающая о наркотиках Дона… Не хватало одного только Роя, и нельзя было заставлять их ждать…

Винтовочный выстрел хлестко ударил по перепонкам. Еще один.

Парень стряхнул липкую одурь, перехватил половчее извивающегося Ботало и волоком потащил его к Горбатому, замершему с винтовкой в руках. Цепкие щупальца никак не желали отпускать сознание: теперь родные хором звали его, как бывало в детстве, когда он, надувшись на всех, запирался в их с Доной комнате, не желая выходить к праздничному столу, где безнадежно остывал пирог со свечками… С одиннадцатью свечками, по числу его, Роя, прожитых лет…

— Сынок! Ну, давай же, все тебя ждут… — Мама, как всегда, была рядом и нельзя, немыслимо было противиться ее мягкому, негромкому голосу. — Пойдем, мальчик мой…

Снова грохнул выстрел, и пуля выбила фонтанчик гнилой болотной воды прямо под ногами у мамы, забрызгав ее пушистые домашние тапочки.

В тапочках? По болоту?

Трезвые мысли будто спугнули призрака: видение дорогой сердцу женщины заколебалось и растаяло, оставив его, Роя, одного посреди враждебного, полного опасностей леса. Его и очумело озирающегося Ботало, перемазанного с ног до головы грязью.

— А ну сюда! Оба! Живо! — с перекошенным лицом проорал Горбатый, держа их на прицеле своей древней «пушки». — Замешкаетесь — обоих в распыл пущу на..!

Все трое лежали на сухом пригорке уже на «своем», безопасном участке, и никак не могли отдышаться.

— Ты чего там увидел? — морщась и массируя под комбинезоном левую сторону груди, спросил молодого товарища бывший инженер.

— Маму, — пробормотал тот, пытаясь отряхнуть одежду от липкого болотного ила. — И отца. И сестру.

— А меня, — Ботало хлебал из фляги и никак не мог остановиться, — милки мои бывшие звали. Развалились там втроем на кровати огромной — была такая у одной, траходромом называлась, — телешом, понимаешь, и манят меня, манят. Зазывно так, понимаешь. А я вдруг подумал: а чего это они втроем-то? Они ведь друг друга на дух не переносили, все меня поделить не могли. Глаза друг другу выцарапать готовы были. Э-э, думаю…

— Думает он! — плюнул Рой и отобрал флягу, в которой едва-едва плескалось на донышке. — Не знаю, о чем ты думал, только насилу я тебя оттащил оттуда.

— Правда?.. А мне казалось… — сник болтун, выгребая из кармана раскисшую в кашу сигарету. — Ну вот, все к одному…

— На, травись! — протянул ему сухую Горбатый: рачительный инженер носил курево завернутым в несколько слоев пленки. — Да пацану оставь — вон как трясет его.

— А ты что видел? — повернулся к нему Рой.

— Что-что, — буркнул Горбатый. — Не скажу.

Помолчали, смоля по очереди сигаретку.

— Слышь, Капрал, — толкнул Роя локтем Ботало, глядя в сторону. — С тобой Копченый хочет покалякать о чем-то…

* * *

— Ты просил прийти, — Рой остановился у нар, на нижней полке которых резались в карты несколько человек. — Я пришел.

Абсолютно седой, коротко стриженный человек, с лицом, производящим редкостно отталкивающее впечатление — темное, асимметричное, оно казалось скроенным из плохо подогнанных друг к другу кусков паленой кожи, — долго смотрел на него, молча кривя губы.

— Просил?.. — проскрипел он наконец: голос был под стать лицу. — Ну, хорошо, пусть будет «просил». Присаживайся, раз пришел, Капрал, — в ногах правды нет.

Повинуясь его знаку, Рою тут же проворно освободили место, всунули в руку мятую жестяную кружку с какой-то черной дымящейся жидкостью.

— Не стесняйся, — Копченый отхлебнул из своей кружки — новенькой, блестящей — и кивнул на миску с крупно нарезанным хлебом и небрежно вскрытые консервные банки. — Отведай, чем богаты… Да, хлебни чифирку-то, хлебни.

Рой приложился к раскаленной кружке и едва не задохнулся: мало того, что напиток был просто огненным, — он был горек настолько, что тут же перехватило дыхание.

— На, закуси! — чуть не в лицо ткнулся кусок мяса, насаженный на клинок ножа, длиной напоминающего винтовочный штык. — Хорош чифирок?

— Что это? — прохрипел Гаал, как только обрел возможность говорить: в голове зашумело, как от доброго глотка неразбавленного спирта.

— Сразу видно, что зеленый! — с хохотом переглянулись авторитеты: среди солидных, в годах, мужчин Рой приметил и каптера, сделавшего вид, что не узнал его. — Не пробовал нашего фирменного чифира! Пей, пацан, пей — добрый чифирок, на травках! Да закусывай, не чинись…

Первый шок прошел, и молодой человек уже чувствовал себя легко и просто среди отпетых уголовников, почему-то относящихся к нему как к своему. Если не равному, то, по крайней мере, достойному общения. И ядовитая горечь «микстуры» уже не казалась такой отвратительной, как поначалу.

— Слышь, Капрал, — Копченый лениво ковырял широким клинком своего ножа в банке с тушенкой: постоянное чувство голода, не отпускающее Гаала с самого первого дня в тюрьме, ему, похоже, было незнакомо. — Я слыхал, ты армейский?

— Ну, — язык изрядно захмелевшего с непривычки Роя заплетался. — Г-горный егерь!

— А с чего же ты, горный егерь, родину так невзлюбил, мать нашу?

Последние слова в устах Копченого напоминали грязное ругательство, но Рой этого не заметил.

— Мать? Какая она нам мать? — горячась, выпалил он. — Да выродки эти…

Он говорил долго, путано и косноязычно, неожиданно для себя разоткровенничавшись с этим неприятным человеком, которого видел первый раз в жизни. Тот не перебивал, только переглядывался время от времени с другими слушателями.

— Ну-у… — протянул авторитет, когда Гаал, наконец, выдохся и надолго припал к кружке с остывшим чифиром. — Сразу видно, что наболело у тебя… Ты только при начальстве такое не ляпни — живо пулю схлопочешь. При попытке к бегству.

— Наплевать, — едва ворочая языком, заявил Капрал. — Еще посмотрим…

Полутемное помещение плавно вращалось перед слипающимися глазами, в которых роились мириады светящихся мушек. Совсем как те Мировые Светочи, показанные когда-то горцем.

— Э-э, да ты раскис совсем! Чифирок-то наш с непривычки развозит… Иди отдыхай, солдат.