— Лопать садись! Ты кому их вообще ловил?!

Перевела дыхание. Усилить бдительность, блин, а то ведь поубивают друг друга и без помощи дайверов. Хотя, откровенно говоря, этого незваного и неуместного соловецкого гостя она бы и сама с удовольствием убила.

Тем временем толпа, прилетевшая на торпеде, более-менее равномерно рассосалась по базе. Одни муравьиной цепочкой вели разгрузку привезенного оборудования — разноцветными яйцами мелькали баллоны новеньких аквалангов, другие возились, матерясь, вокруг застрявшего торпедного носа, кто-то залез в домик, кто-то присоседился было к мидиям, но фиг вам, спохватившийся Серега подгреб остатки моллюсков к себе и уничтожал их с фантастической скоростью, еще какие-то кадры с детскими визгами и дикими воплями раскачивались на шинах, прыгали с высоты и плескались в водах культурного шельфа… Мирные резвящиеся дайверы. От которых можно ожидать чего угодно — потому что у них не действуют, словно рудиментарные органы, ни разум, ни логика, ни тормоза.

Один очень деловой мужик, оставшийся внизу, на торпеде, довольно успешно всех строил, перемежая матерные крики с веселым балагурством, и его вроде бы даже слушались, но это, Юлька не сомневалась, до поры до времени. И совсем уж чужеродными элементами торчали в дайверской цепочке двое прыщавых юношей, обалделых, восторженных, явственно пришлых, каких-то даже ненастоящих. У каждого, несомненно, где-то имелась мама, и обеих этих женщин Юльке было искренне жаль.

База гудела и содрогалась, то мощными толчками, то мелкой равномерной вибрацией. Казалось невероятным, что она способна, не рассыпаясь, выдержать такую чертову прорву людей — орущих, прыгающих, галдящих, жующих, хохочущих, раскупоривающих привезенную выпивку…

Ни один из них не раздражал Юльку так сильно, как Дмитрий Ливанов. Который, в общем-то, вел себя вполне прилично, не посягал на последние мидии и даже руки распускать после нескольких предупредительных тычков перестал. Да и если разобраться, появился здесь очень вовремя и кстати. Все же ей кое-что было от него нужно.

Ей было нужно от него довольно много.

Это-то и раздражало, напрягало, бесило по самое не могу.

* * *

Девчонка была смешная. Нечесанная и помятая, малиновая и облезающая на солнце, независимо-колючая, не очень-то красивая, да и дурочка скорее всего, как все журналистки, — но другой тут не имелось, а Ливанов уже третий день как никого не убалтывал. Да и заняться было больше решительно нечем: начиналась сиеста. Традиционный и неотвратимый временной провис в банановой жизни, идиотский обычай, как оказалось, свято почитаемый и дайверами. Кстати, надо будет порасспросить Кольку Иванченко, как они у себя в поселке ухитряются обходиться без баб.

А пока он обернулся к девчонке:

— Давно работаешь в своих новостях? Сколько тебе вообще лет?

— Тридцать один.

— Врешь.

Она крепче обхватила собственные колени, подтянутые к подбородку. Ливанов придвинулся ближе, присмотрелся: ну ладно, допустим, не врет, хотя ничего так, прилично сохранилась. Повернула голову навстречу, отодвинулась, глянула с вызовом:

— А тебе?

Тоже на ты она перешла исключительно из принципа. Делала над собой усилие, но держалась.

— Мне — сорок два.

— Правильный ответ.

— А какой неправильный? — заинтересовался Ливанов. — Сорок три?

— Варианты неправильных: «а сколько ты мне дашь?», «разве это имеет значение?» или «увы, гораздо больше». На вопрос о возрасте нормальные люди отвечают числительным.

Ливанов рассмеялся:

— Да ладно тебе, Юлька. Нормальные люди его и не задают.

Он заглянул ей в глаза, сощуренные от солнца, ощетиненные белыми солеными ресницами — и Юлька засмеялась тоже, зацепившись за его взгляд, поймав его волну. На первой стадии убалтывания Ливанов больше всего ценил именно этот момент: когда совпадало, запарралеливалось, когда совмещались какие-то внутренние шестеренки и начинали крутиться в едином механизме, а дальнейшее становилось делом креатива, живой и действенной фантазии в заданном ключе и ритме. Если ничего подобного не происходило, убалтывать дальше просто не имело смысла. Но Ливанов редко настолько прокалывался и промахивался. Может быть, раньше, давно, еще до первой жены; но те времена он уже почти и не помнил.

— У тебя дети есть? — все женщины за тридцать не упускали случая похвастаться детьми, и он всегда успешно этим пользовался.

Смеющаяся Юлька кивнула и показала четыре пальца. Ливанов присвистнул:

— Ты меня сделала. У меня одна Лилька, мой чертенок и солнышко. Когда ты успела? Мужей было тоже четверо, надеюсь?

Помотала головой:

— Мужей двое. Только почему «было», они и сейчас есть.

— Оба сразу?

— Ну да.

Ливанов изобразил медленное и усиленное движение мысли: вообще-то он слышал, конечно, об этом дивном изгибе бананового законодательства, призванном поделать хоть что-то с их катастрофически пошатнувшейся после глобального потепления демографией. Но детали его и вправду интересовали — а главный секрет успешного убалтывания заключался именно в неподдельном интересе не только к девушке как к таковой, но и к тому, что она говорит; как правило, данный интерес все же приходилось виртуозно симулировать.

Юлька смеялась. Хорошо.

— Так значит, ты… ну, с обоими одновременно?

— Да ну тебя. По очереди, конечно.

— Это как? Расскажи. По графику, что ли?

— В общем, да, теоретически по графику. Никто его не соблюдает, конечно… Они у меня рядом живут, удобно, можно всегда подкорректировать, если какие-нибудь накладки.

— Муж должен быть рядом, — задумчиво произнес Ливанов. — Нет, Юлька, я все-таки не понимаю. Вот, к примеру, у меня жена, — упоминание жены, независимо от контекста, входило в обязательный риторический набор. — И вдруг она привела бы домой кого-то еще. Другого волосатого мужика. Слушай, но я бы его убил. Честное слово.

— А что ей делать, если она его полюбила, другого? — требовательно спросила Юлька. — Уходить из семьи? Встречаться на стороне?

Такой поворот Ливанову не приходил в голову, он отвлекся от Юльки и приятного процесса, и вправду подумав о жене. С которой они понимали друг друга настолько хорошо, что почти все вопросы в семье решались сами собой, а разногласия оставались данностью, не имеющей решения, и уже необязательно было ни спорить, ни разговаривать, ни даже регулярно видеться: как правило, они с ней находились в противофазе, не совпадая физическими и рабочими режимами. И вот сейчас он, Ливанов, уехал в Банановую и не сказал, на сколько, а она там… Надо позвонить. Нет, что за черт, какое звонить, зачем?! Если какая-то банановая девчонка…

— У нее есть я, — сказал он несколько суше и холоднее, чем предполагал убалтывательный режим. — А тебя что, первый не того как следует? Или там прошла любовь?