Элизию. В противном случае меня волновало, сообщат ли они на Палиндромену, чтобы заработать деньжат, или же оставят нас в покое, дав возможность спокойно прожить эти двадцать четыре часа?

У большинства жителей утонул кто-то из знакомых. Я была уверена, что они нас не тронут. Но я по-прежнему не понимала, почему ожившим было так важно оставаться все двадцать четыре часа запертыми в палате? Почему не дать им возможность в последний раз увидеть свой дом? Может, это было связано с тем, что на Палиндромене хотели контролировать утилизацию трупов? Для того, чтобы быть похороненным в гробнице под водой, нужно было заплатить дополнительные деньги, помимо ежегодных налогов. В конце концов, Палиндромена – это бизнес. Возможно, они не хотели терять источник своего заработка?

Пока мы шли по пирсу, Элизия не отходила от меня ни на шаг.

– Здесь ничего не изменилось, – заметила она.

Я пожала плечами.

– Здесь никогда ничего не меняется.

Не глядя на меня, она ответила:

– Зато ты изменилась.

Я снова пожала плечами.

– Прошло уже два года. – Я заметила, что мои слова ее задели. – Скажи, где схема? – спросила я, чтобы сменить тему.

Она печально улыбнулась.

– Дома.

Я почувствовала, что у меня пересохло во рту. Ведь я продала почти все, что у нас было, но ни разу не видела схемы. Я искоса взглянула на нее.

– Где именно?

– Я тебе потом покажу. – Она плотно сжала губы, показывая, что больше ничего не скажет.

Надеюсь, она не выдумала все это, чтобы в последний раз увидеть Эквинокс.

Элизия шла медленно, можно сказать, еле-еле, чтобы успеть рассмотреть все, что встречалось нам по пути. Однако на пороге нашего дома она оттолкнула меня в сторону, и внутри нее словно что-то вспыхнуло.

Войдя в гостиную, она повернулась ко мне, раскрыв рот от изумления.

– Что случилось? – спросила она, показывая на стены. – Где вещи родителей? Куда все подевалось?

– Я все продала. – У мамы с папой было не так много личных вещей, а, кроме них, они почти ничего не хранили. На Эквиноксе были очень строгие ограничения по весу.

Мне было больно с ними расставаться, поскольку они принадлежали родителям, но я должна была выручить как можно больше денег.

Элизия не отрываясь смотрела на пустые стены.

– Картины?

– Проданы.

– Мамины украшения?

– Проданы.

Прежде чем устроиться на Палиндромену, мама участвовала в программе Эквинокса по очистке океана от вещей, которые наносили вред подводной флоре и фауне. Она смогла собрать небольшую коллекцию украшений, найденных ею на дне, которая не имела большой ценности, но при этом, по ее мнению, была связана с прошлым. Она любила повторять, что если люди забудут историю, то мы снова повторим те же ошибки, что и до Великого потопа. Имея в виду борьбу за территорию, за ресурсы и самое ужасное – борьбу друг с другом.

– Хранители забрали эту картину, – сказала я, махнув в сторону пустой стены, на которую печально взирала Элизия. Она всегда любила этот дождливый городской пейзаж. Я решила, что ей будет приятно узнать, что теперь он висит в Зале хранителей.

– А мамин сундук с сокровищами? – повысила она голос, оглядывая пустое помещение.

– Я его продала. Ты же знаешь, что в нем не было никаких сокровищ.

Мы обожали, когда мама рассказывала нам перед сном историю о том, как она его нашла.

– Я спустилась на дно, – начинала она свой рассказ. – И возле берегов Палиндромены я кое-что обнаружила.

– Сокровища! – пищала я от восторга, зная эту историю наизусть. Можно было подумать, что это мои собственные воспоминания.

Мама показывала на меня со смехом.

– Да! Сундук с сокровищами. Я решила, что Боги послали мне его и внутри лежит целое богатство.

– Но она нашла только меня, – вставлял свое слово папа, щекоча ноги Элизии, которая сидела на нашей кровати. – Я выловил старый ящик, который вынесло на берег Палиндромены, но, ничего не обнаружив внутри, я выбросил его обратно в океан.

– И попал прямо в маму! – говорила Элизия, улыбаясь во весь рот.

– Я закричала на него за то, что он чуть не снес мне голову, – добавляла мама. – И сказала, что участвую в программе Эквинокса по очистке океана, а он выбросил туда предмет старины из Прежнего мира, будто это мусор.

Далее папа продолжал, обнимая маму.

– Она обозвала меня выскочкой с суши, и тут я понял, что готов выслушивать оскорбления от этой женщины до конца своих дней.

Затем мама с папой начинали целоваться, пока мы не требовали, чтобы они перестали.

Несмотря на то, что мама обожала нырять, она устроилась на работу на Палиндромене, чтобы быть ближе к папе. В конце концов, океан был слишком опасен и непредсказуем, а они хотели создать семью.

Мама всегда предостерегала нас от погружения, но у нас с Элизией не осталось выбора, когда мы лишились родителей. Ни одна из нас так и не закончила школу, мы были вынуждены уйти оттуда – Элизия в четырнадцать, а я в двенадцать лет, чтобы зарабатывать деньги на жилье. Даже если бы я все-таки доучилась, мне было бы неинтересно практиковаться в медицине, чтобы затем работать на Палиндромене, стать историком по Прежнему миру, экспертом в политике Хранителей или держать свою лавочку на рынке. Мне нравилось находиться под водой. Там я могла спрятаться от насмешек и издевательств одноклассников. Это было единственное место, где я чувствовала себя органично.

Перспективы Элизии тоже нельзя было назвать радужными. Она считала улыбки своих учеников и аплодисменты зрителей достаточным вознаграждением за ее танцы, отказываясь от оплаты.

Не скрою, мне было очень трудно продать вещь, которая свела родителей вместе, но в крышку сундука было инкрустировано несколько камней, за которые удалось выручить несколько банкнот. Тогда я готова была продать даже металлические балки с потолка, если бы смогла их оторвать.

Элизия схватилась за голову и застонала.

– Схема была в сундуке, вместе с маминым ожерельем и папиным эхопортом.

– Нет, в нем ничего не было. Я проверила перед тем, как его продать.

Сестра села на мою кровать, точнее, на то, что я использовала вместо нее: поддон и наброшенные сверху одеяла. Я продала свой матрас из водорослей несколько месяцев назад.

– Там в крышке есть потайной отсек, – объяснила она.

Меня охватило отчаяние.

– Нет…

– Нам нужно его вернуть. – Я заметила, что ее руки задрожали. Мы обе чувствовали на себе давление неумолимо исчезающего времени, притом что у нас не было часов. – Нам нужно… – Но ее слова потонули в потоке всхлипываний и рыданий. Она больше не