— Тимофей Васильевич, практикующий врач Беркман из осужденных после польского восстания в шестьдесят третьем году. Из дворян Виленской губернии. Обучался в Варшавской главной школе, созданной директором Комиссии по делам религии и народного просвещения Александром Велёпольским по указу императора Александра Второго на базе Медико-хирургической академии. Примкнул к восставшим. В основном занимался лечением бунтовщиков. За это получил четыре года каторги. После отбытия наказания, долгое время работал в Иркутске. Десять лет назад переехал в Хабаровку. Занимался вольной медицинской практикой. Пользуется, точнее пользовался большим успехом, особенно, в вопросах лечения мигрени из-за своих лекарственных средств на основе спорыньи. Их он делал в своей лаборатории.

— Стоп, Юрий Петрович! У Беркмана есть своя химическая лаборатория?

— Да, Тимофей Васильевич, и одна из лучших в городе. А Ермилова как раз помогала Иосифу Брониславовичу в работах по изготовлению лекарств. Она работала у Беркмана с самого начала его появления в городе. Сначала как уборщица, а потом он начал её обучать работе в лаборатории по мере её создания. В последнее время многие работы Глафира Петровна выполняла самостоятельно.

— Юрий Петрович, а Беркман имел связи с народовольцами или другими революционерами? — я спросил Банкова на автомате, думая, что надо срочно встретиться с главным жандармом Дальнего Востока.

— Этот вопрос, Тимофей Васильевич, Вам надо задать штабс-ротмистру Савельеву или кому-нибудь из его людей. Я такой информацией не обладаю.

— Хорошо, Юрий Петрович. А Вы были на месте происшествия с врачом? Что-нибудь было необычного?

— Да, я выезжал домой к Беркману, где был обнаружен его труп. Окружной врач Любарский на месте определил перелом шейных позвонков. Им также были отмечены многочисленные ушибы по всему телу.

— Они были получены при жизни? И кто обнаружил труп? — поинтересовался я.

— Труп обнаружила Ермилова, которая пришла на работу. Спустившись в подвал, где располагалась лаборатория, она увидела Иосифа Брониславовича, который лежал рядом с лестницей. На основании осмотра места происшествия и выводов врача я вынес решение, что господин Беркман, упав с лестницы, сломал себе позвоночник в шейной зоне. От чего и наступила смерть. Остальные повреждения были получены в результате ударов тела о каменные ступени лестницы, когда врач катился по ней вниз.

— А почему, Юрий Петрович, данный случай был внесён в справку для наместника?

— На моей памяти это первая смерть, пусть и бывшего, но дворянина в Хабаровке от такой причины. Вот и внесли в справку, как курьёз. А, судя по всему, теперь возможна и версия насильственной смерти Беркмана.

— Вполне возможна, Юрий Петрович, — я задумчиво покачал головой. — А наличие у врача хорошо оборудованной химической лаборатории предполагает версию о её использовании для изготовления бомбы. А смерть Беркмана и Ермиловой — это заметание следов.

— Тимофей Васильевич, мне кажется, что Вы утрируете. Зачем революционерам, если рассматривать эту версию убивать тех, кто им помогал? Я, конечно, не большой специалист по отношениям в революционной среде, но даже урки, которых я хорошо знаю, убивают своих по значительной причине, — коллежский асессор развёл руки.

В это время в кабинет внесли на подносе пару стаканов в симпатичных подстаканниках. Сделав пару глотков обжигающего крепкого чая, я произнёс:

— Юрий Петрович, как Вы понимаете, именно версию о возможном действии в Хабаровске революционной группы я буду отрабатывать вместе с людьми штабс-ротмистра Савельева. Но и от Вас потребуется посильная помощь.

— Слушаю Вас, Тимофей Васильевич. Чем наше управление может помочь?

— Юрий Петрович, мне необходимо, чтобы установили, кто поставлял Берману химические реактивы. Было ли увеличение количества поставок в последнее время. Особенно меня интересуют те химические вещества и реактивы, которые используются при изготовлении бомб. А также мне интересны сведения о посетителях Бермана за последние два месяца.

— Тимофей Васильевич, мы постараемся выполнить вашу просьбу. Ещё что-то от нас потребуется?

— Потребуется, Юрий Петрович. Необходимо отработать всех приехавших в Хабаровск в течение последнего месяца.

— Тимофей Васильевич, мы постараемся, но Вы сами знаете, какими силами располагает управление. А за последние два месяца только постоянное население города увеличилось почти на три сотни человек. А если посчитать всех сезонных рабочих, китайцев, корейцев, японцев, — следственный пристав повертел головой, будто его душил ворот мундира. — Поэтому на большой объём информации не рассчитывайте в ближайшее время.

— Я всё понимаю, Юрий Петрович. Сегодня к вам подойдёт коллежский секретарь Кораблёв. Поделите с ним объём работы по проверке.

— Вот за это спасибо, Тимофей Васильевич. Помощь нам не помешает. Я сейчас схожу к Ермиловым домой. Осмотрю место происшествия. А через два часа жду Кораблёва для координации нашей работы.

— Юрий Петрович, ещё один вопрос. А какая семейная жизнь была у врача и служанки?

— Намекаете на любовный треугольник, Тимофей Васильевич? — Банков усмехнулся и сделал глоток чая. — Вынужден Вас разочаровать. У Ермиловой отличный муж и двое детей. Муж работает мастером на кирпичном заводе. В доме полный достаток. Глафира Петровна у Беркмана тоже неплохо зарабатывала. У Иосифа Брониславовича последние два года была постоянная пассия. Купеческая вдова. Ходили слухи, что через пару месяцев после трёхлетней годины по усопшему мужу Наталья Дмитриевна Вешкова и Беркман должны были пожениться. Ну а у врача и служанки отношения были чисто рабочими. Хабаровка, точнее Хабаровск, всё никак не привыкну к новому названию, городок не большой. Все обо всех знают. Перемыть и обсосать косточки ближнего своего — это любимое занятие на местных раутах и застольях. Если бы какой-нибудь любовный треугольник возник с участием врача, Тимофей Васильевич, поверьте, я бы об этом узнал.

— Спасибо, Юрий Петрович, за информацию и вкусный чай. Я, пожалуй, к господину Савельеву направлюсь. Подумаем с ним, что можно сделать сегодня. Дом и лабораторию Беркмана, насколько я понимаю, мы сможем детально исследовать только завтра после похорон и поминок?

— Думаю, так будет по-христиански, Тимофей Васильевич, — поднялся вместе со мной из-за стола судебный пристав.

— Тогда всего доброго, — я пожал руку Банкову, после чего быстро оделся и вышел из кабинета, провожаемый коллежским асессором.

Штабс-ротмистр Савельев мою версию о возможности насильственной смерти врача и служанки из-за связей с революционерами воспринял скептически. По его словам Беркман был ярко выраженным польским националистом. После каторги он на родину не вернулся только потому, что не мог смотреть, как Великая Польша находится под пятой русского царя. Свои взгляды особо не афишировал, но и не скрывал. К свержению власти российского самодержца не призывал. На каторге с первым составом народнической организации «Земля и воля» не пересекался. Но в наблюдательном деле есть отметка, что в Чите Беркман несколько раз встречался с Иваном Спиридоновичем Джабадари, который по «процессу 50-ти» был приговорён в семьдесят седьмом году к пяти годам каторги. После отбытия срока был оставлен на поселении в Забайкальском крае. Джабадари являлся одним из организаторов «Всероссийской социально-революционной организации» и написал её устав. Также он был недоучившимся студентом Медико-хирургической академии в Петербурге.