– Ань, расслабься. Я знаю, что ты никого никогда не хочешь обидеть. Все за Петром замужем?

– Конечно.

– Да, вопрос глупый. Детки есть?

– Двойняшки. Алеша и Элеонора. В школу пойдут осенью.

– Как же я за тебя рад! А батя? Не помер?

– Типун вам на язык. Жив и здоров. Гостит у меня сейчас.

– Анют, вот веришь… Говорю с тобой и улыбаюсь.

– В свои бармалейские усы?

– Сбрил.

– Почему?

– Не надо было?

– Не знаю. Без них я вас не представляю.

– У меня же родинка была. Большая. Считай, бородавка. Я ее усами закрывал. Но врачи порекомендовали удалить. Пришлось растительность сбрить. А когда операция прошла, посмотрел на себя и подумал, а почему бы не оставить так, как есть сейчас. Жене нравится. Говорит, все равно что за другого вышла.

Из ванной показался Сергей. Она махнула ему и крикнула:

– Пап, следователь Головин звонит, представляешь? И он уже не Бармалей! Усы сбрил.

Отец ее веселья не разделил. Сухо спросил:

– Зачем звонит?

– Станислав Павлович, папа интересуется…

– Да, я слышал его слова. Переведи на громкую связь, я с вами обоими поговорю. – Аня так и сделала. – Господин Отрадов, мое почтение.

– И «наше вам с кисточкой».

– Мои ребята новое дело возбудили. По факту убийства. Угадайте, кого замочили вчера вечером?

Аня с Сергеем переглянулись. Оба почему-то подумали, что речь пойдет о старике Андрее Геннадьевиче. И удивились тому, как Головин быстро узнал, что тот являлся к Моисеевым.

Поскольку пауза затянулась, Станислав Павлович выдал ответ на свой же вопрос:

– Марка Суханского.

Услышав имя, Аня вздрогнула. Этот человек похитил ее и запер, беременную, зимой в ледяном сарае. Он говорил, что не причинит ей зла, просто подержит ее в заточении до тех пор, пока не скроется. Но Аня тогда очень испугалась. И не столько за себя, сколько за ребенка – тогда она еще не знала, что их двое. Поэтому воспоминания о проведенных взаперти часах до сих пор не оставляли ее.

– Он же в психушке, – услышала Аня голос отца. – Там его замочили?

– Суханского выпустили на свободу в начале этого года, – сообщил Головин. – А вы не знали?

– Мы не следим за судьбой Марка.

– Значит, он за вашими тоже. Потому что в противном случае вы бы знали, что Суханский на свободе.

– Он не преследовал никого из нас, если вы об этом.

– Это будет проверяться, Сергей Георгиевич.

– Понимаю. И мы спокойны. Да, Аня?

Она кивнула. Как будто Головин мог видеть этот жест.

– А почему Марк вышел раньше? – спросила она.

– Переполнены не только тюрьмы, но и психушки. Содержать преступников с диагнозами для государства накладно. Их не только кормить надо, но и лекарствами снабжать. К тому же они не работают, как зэки. Не шьют рукавицы, не изготавливают бордюрный камень или мебель. Поэтому тех, кто не представляет опасности для общества, выпускают на волю раньше срока.

– Как его убили?

– Это тайна следствия. Готовьтесь к тому, что вас вызовут в наш отдел. А если узнаете что-то полезное для нас, звоните.

– До свидания.

– Пока, Анюта. Держи хвост пистолетом!

Положив телефон, Анна напряженно посмотрела на отца.

– Не нравится мне все это, – сказал он.

– И мне. Разве бывают такие совпадения? Суханский был главным охотником за нашим фамильным сокровищем и погиб в тот же день, когда всплыли новые сведения…

– Есть у меня одна мыслишка, – задумчиво протянул Сергей.

– Поделишься?

– Попозже. Сначала кое-что проверю. Ты данные по чудно`му старику распечатала?

– Да. На столе в кабинете лежат.

– Хорошо.

– Как думаешь, нужно Головину рассказать о его визите?

– Пока ничего никому рассказывать не будем. В том числе Петру.

– Согласна. Но ты учти, дома ты меня сегодня не запрешь, я обязана быть на работе.

– Через сколько отправишься?

– Покормлю тебя завтраком, сама поем, оденусь – и вперед. Мне к одиннадцати.

– Тогда накрывай на стол, а я пока пару звоночков сделаю.

И ушел в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Симон явился под утро. Она слышала, как он шарахался по квартире. Сначала вздыхал и бубнил по-дедовски, потом что-то напевал, уже как подросток. Явно был пьян. До Кати все звуки доносились сквозь дремную вату. Она старалась отогнать их, чтобы спокойно доспать.

Получилось.

Екатерина Бердник пробудилась в восемь тридцать и отметила, что достаточно отдохнула. Много спать – плохо. Мало, еще хуже. А вот семь-девять часов, это самое то. Для нее точно. Она не Ленин или Наполеон, чтобы довольствоваться тремя.

Сегодня ей снова снился мужчина с седыми висками и голубыми глазами. Теперь Катя знала, кто он. Александр или Сан Саныч. Имя это она обожала хотя бы потому, что так же звали папочку. А еще ее любимого поэта Блока, писателя Дюма, певца Вертинского, актера Абдулова, дизайнера Маккуина и величайшего полководца Македонского.

Телефон кладоискателя она у Константина спрашивать не стала. Когда он пошел в туалет перед тем, как покинуть квартиру, подсмотрела номер в списке контактов его мобильного. Борисов паролил телефон не отпечатком пальца, а обычным цифровым кодом. Катя видела, как он снимает блокировку, и запомнила комбинацию: отзеркаленная буква Г, то есть 1–2–3–6–9. Элементарно, Ватсон.

Память на числа у Екатерины была отменной. Номер она запомнила сразу же. Но звонить пока не собиралась – слишком рано. Некультурно беспокоить незнакомцев до девяти часов утра. И после десяти вечера. Поэтому Катя отправилась на кухню, чтобы позавтракать. Но не смогла заставить себя проглотить даже ложку творога. Пришлось ограничиться кофе. Выпив чашку, Катя глянула на часы – без десяти девять. Время совсем не движется…

И она решила плюнуть на условности. Схватила телефон, набрала заветные цифры.

– Да, – услышала Катя после третьего гудка.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Меня зовут Екатерина. Я очень хорошая знакомая Константина Борисова.

– Не знаю такого.

– Но вы вчера с ним встречались. У моего дома. Это в центре… На Лубянке.

– А… – Повисла короткая пауза. – И что?

– Вы не знали имени заказчика?