Или вдруг это все было не по-настоящему? Вдруг Маршалл решил разыграть его? А может быть, проверить, вырос Эдди или все еще оставался испуганным маленьким мальчиком? Но даже если Маршалл действительно верил в то, о чем говорил, как верил своим домыслам сам Эдди, он мог быть слишком увлечен собственной теорией. «Типичные звуки старых домов», — уверили их родители после пары первых ночей на новом месте. Может, они знали, о чем говорили? Может, они ознакомились с акустическими особенностями конструкции, со всеми балками и стенами? Может, Маршалл просто забыл, где спрятал второй нож? И даже если в доме действительно что-то было, может, они с Маршаллом говорили о разных вещах? Эдди слышал — или думал, что слышит, — одно, а его брат — совершенно другое?

— У меня пропало несколько книг, — осторожно поделился Эдди. — Не так много. Из моей комнаты. Пару недель назад. Как будто кто-то забрал их.

— Так и есть.

— Я тоже иногда слышу всякое.

— Что, например?

— Шаги. Но может, мне кажется.

— Не кажется.

— Расскажем маме с папой?

Маршалл прищурился, не отрывая взгляд от экрана. Чуть помешкав, он медленно покачал головой.

— Они нам в жизни не поверят, — отрезал он. — Если честно, что-то мне подсказывает, что чем больше мы будем уверены в своей правоте, тем меньше — они.

— Но почему бы им не поверить? — Голос Эдди дрогнул, и внезапно его охватил стыд. Ему хотелось упомянуть о пропавшем ноже — он боялся, вдруг теперь оно знало, что они в курсе, и воспользуется попавшим в его лапы оружием. Но еще он боялся, что его голос сорвется и задрожит, что он снова заблеет, будто маленький мальчик.

— А ну цыц! — прошипел Маршалл и крутанулся на стуле, поворачиваясь к Эдди лицом. Губы его знакомо скривились с одной стороны. Сколько всего отражается на лице, иногда за раз — почти нечитаемая россыпь эмоций. Но это выражение Эдди знал очень хорошо. Асимметричная ухмылка — всегда одно из двух: замешательство или презрение. Он заслужил и то, и другое.

— Ты где вообще был все это время? — вскинулся Маршалл. — Запеленался в свой воображаемый мирок и совсем выпал из реальности? Я пытался рассказать папе с мамой. Говорил, что что-то не так, что я слышу звуки, которых быть не должно, что еда пропадает. И знаешь что, Эдди? С каждым разом они поднимали меня на смех все быстрее. Папа считает, что я веду себя по-детски. Что я чудной. И вот они уже относятся ко мне… как к тебе.

Эдди поморщился.

— И дальше-то что? — гнул свое Маршалл. — Мне им про нож рассказать? И где я его взял, наверное, придется объяснять — круто, Эдди, правда? «Эй, мам, я тут купил оружие у одного старшеклассника, и, знаешь, мне кажется, то, что завелось в нашем доме, его сперло». Короче. Я к мозгоправу залететь не планирую.

Эдди задумался, вперив взгляд в пол. Он пожалел, что вообще пришел сюда, в комнату Маршалла. Надо было просто сразу сказать «нет» — еще тогда, за обеденным столом. Сказать, что ничего такого он и в помине не замечал. Рано или поздно Маршалл сдался бы и ушел. А это нечто в их доме? Может, оно бы услышало. И все осталось бы на своих местах. Эдди продолжал бы вздрагивать от ночных шорохов, а оно стало бы еще осторожнее.

— Слушай, я не то имел в виду, — начал успокаиваться Маршалл. — Ну, про тебя… Что ты странный. Я хотел сказать, что отчасти поэтому и говорю с тобой. Только с тобой, между прочим. Потому что, ну… Ты правда странный. И единственный из нашей чертовой семьи, кто не станет считать меня ненормальным из-за всего этого.

Эдди поднял голову.

— А еще, недотепа, ты мой брат. Мне больше не к кому обратиться. Все мои одноклассники — тупые уроды.

Маршалл щелкнул мышью по следующей странице форума. Какое-то время так они и сидели: Маршалл вслух зачитывал сообщения, а Эдди позади него запоминал названия новостных статей по теме. «Мужчина жил в сарае бывшей девушки». «В доме покойного пожилого человека обнаружены следы нарушителей».

— А ты не думаешь, — решил попытаться Эдди, — что в доме могут быть привидения?

— Господи, Эдди, — застонал Маршалл. — Мне и так страшно — давай хотя бы без призраков.

Эдди был перепуган не меньше, но улыбнулся. Маршалл шутил. Вполне уместно шутил. Ужасающе забавно. А еще, Эдди наконец-то стал не единственным хранителем тайны.

Брат доверился ему. Счел Эдди достойным доверия.

— Вот что мы сделаем, — наконец сказал Маршалл. — Мы, мать его, с этим разберемся. Осмотрим дом, найдем доказательства и предъявим папе с мамой. А если столкнемся с чем-то — то нас же двое. Возьмем и вышвырнем его отсюда.

— Так просто?

— Так просто. И пусть родаки выкусят. Они не станут нам помогать, пока не убедятся наверняка. Скорее, попробуют помешать. — Маршалл улыбнулся и наклонился к Эдди. — Но кто знает? Может, после они наконец-то станут к нам прислушиваться. Хоть немного зауважают. И, может, даже отвалят наконец со своими чертовыми ремонтами каждую свободную минуту.

— Ты правда так думаешь?

— Ну, зная их, сомневаюсь, — признал Маршалл. — Но ведь мы можем даже в новости попасть. Представь, как по-новому на тебя посмотрят в школе. Про нас напишут такие же статьи — но с хорошим концом. Про то, как мы выяснили, как этот кто-то забирается в дом, где прячется, и про то, как мы нашли и схватили его.

Лицо Маршалла было так близко, что Эдди мог детально рассмотреть клочковатую щетину на его щеках и созвездие прыщей над бровями. Брат взволнованно ухмыльнулся. Мышцы его шеи напряглись.

— А мы сможем? — спросил Эдди. — Ты уверен?

— Еще как! — Маршалл потрепал его по плечу. — Еще как, блин, сможем.

Растянувшись на спине внутри стены гостевой спальни, Элиза слушала, как миссис Лора короткими мазками кисти шкрябает по плинтусу. Прошлым вечером она обнаружила на заднем крыльце ведерко краски. Брызги на жестяной крышке выдавали цвет — коричневый. Шоколадно-коричневый. Сами стены уже были выкрашены в бежевый, а отделка, значит, будет шоколадной. Останется только обновить белые оконные рамы — и комната превратится в огромный смор[16]. Элиза представила себе мамино лицо: у нее бы от ужаса глаза на лоб вылезли.

Еще кое-что, оставшееся от родителей, — персиковые стены и жемчужная отделка — было стерто. Она пока не видела результата, но предполагала, что новый слой краски окончательно похоронит под собой едва заметные очертания лошадей у самой двери, которых она нарисовала в пять лет. Родители устанавливали внизу стиральную машину, а она взяла школьные карандаши и прямо на стене изобразила трех коней — настолько реалистично, насколько смогла. Ее, конечно, жестоко наказали — отправили спать на целых два (!) часа раньше обычного. Но Элиза заранее просчитала подобные риски — и скука перевесила. И только когда обычно жизнерадостная мама, увидев ее творение, опустила голову и, сдерживая слезы, прикусила указательный палец, Элизе стало до одури стыдно — она до сих пор помнила, что почувствовала в тот момент, как ждала от мамы хоть какой-нибудь реакции, как хотела очутиться в ее объятиях и вместе с тем — подальше отсюда, подальше от нее. Дом казался таким огромным и разрушенным, а мама — такой уставшей.