Отец считал, что выбор есть всегда: отступить или сражаться, жить или умирать, делать выводы или делать ноги… В последнем случае родитель настаивал на втором варианте, ибо подумать можно и в укромном месте, когда смоешься из эпицентра проблем. Увы, в моем случае выбор тоже был: попытаться резко вскочить, перепрыгнув через валун, что скрывал меня от инквизиторов, оставив вампира на заклание безногой рептилии. Связанный был к незваной шипящей визави ближе, так что призрачный шанс уцелеть, несмотря ни на что, был.

В этом случае я буду избавлена от яда. Зато взамен приобрету два симпатичных браслета на запястья: навряд ли инквизиторы оставят без внимания мое столь эффектное появление в зоне их видимости. Буду арестованной, зато живой.

Ощущая себя полной дурой, поправшей сильнейший из инстинктов – самосохранения, я осталась в компании змеи.

Время шло, наше трио замерло, словно в статичном кадре. Увы, гюрза была напрочь лишена чувства такта, которое заставляет скрыться невольного свидетеля, если перед ним разворачивается пикантная сцена. В данном случае: полуголая девица (исподняя рубаха от пота прилипла к телу, так что почитай что голая) и юноша, у которого из одежды – лишь нательные штаны. Оба – в горизонтальном положении. Для стороннего наблюдателя сцена была бы весьма откровенной и однозначной. А то, что партнер связан, – ну, может, игры брачные у нас такие?

Аспид вел себя в лучших традициях мужа, заставшего супругу на горяченьком: шипел, угрожал, но к активным действиям не приступал. Не иначе, уповал на негласное правило: уйти должен тот, кто находится здесь на менее законных основаниях.

Ноги затекли до бесчувственного состояния, когда змея, убедившись в нашей бессовестности (покидать облюбованное ей завалунье мы не собирались), извиваясь, величественно поползла. Причем не абы куда, а в сторону инквизиторов. Закралось подозрение, чтобы пожаловаться блюстителям правопорядка на падение моральных нравов двуногой молодежи.

Я тихонько перевела дух и закусила ладонь, пытаясь одолеть подступавшую истерику. От банального женского способа снятия стресса спасла услужливая память, отыскавшая в своих кладовых поговорку нашего времени: если вы хорошо изучили повадки диких животных, то без труда найдете общий язык с работниками ЖКХ.

Что ж, судя по всему, после сегодняшнего я смогу не только выдержать встречу даже с министром сей отрасли коммунального хозяйства, нежно любимой народом, но и выбить из него перечень льгот.

«Все-таки истерика накрыла, – констатировала я, когда осознала, какой бред только что пришел мне в голову, – только не такая, когда хочется кричать и бить посуду, а иная – тихая, с душком шизофрении».

Вампир, наблюдавший мои метаморфозы (и надо полагать, испытывавший сходные чувства, только бессильный их выразить – мешали кляп и веревки), поставил меня перед нелегким выбором.

– И что же мне с тобою делать? – прошептала чуть слышно, обращаясь скорее к мирозданью, нежели к конкретному представителю племени клыкастиков.

Банальному «простить и отпустить» мешали обстоятельства. Сразу же небось попадет в лапы инквизиторов, а те только рады будут пуститься по моему горячему и точному следу. Более рациональному «оставить как лежал» препятствовала совесть: сдохнуть под палящим солнцем, когда лежишь связанный и обгоревший, было проще простого.

Еще раз выглянула из-за валуна. Оставшиеся инквизиторы, посовещавшись, начали дружно спускаться к тому месту, где обнаружили мои следы. Было самое время делать ноги. Я уже было решилась: оглушу «заложника», развяжу его, а сама возьму курс на асфальтовую дорогу, что приметила в ущелье.

План – не ахти, но хотя бы дам вампиру шанс выжить… Но что-то внутри меня противилось этому простому решению. Кто-то называет такое чувство страхом, кто-то силой воли, что сильнее соблазна, но в моем случае самым точным определением было «совесть». То, что она никогда не просыпается одна, а будит еще порядочность, а за этими двумя добродетелями довеском идут проблемы и неприятности, навряд ли могло послужить утешением.

То были мысли, а на деле руки уже споро взялись за узлы веревки. Единственное, что прошептала пленнику, перед тем как развязать:

– Поклянись, что ни словом, ни делом, ни действием, ни бездействием не причинишь мне зла.

В качестве свидетеля зарока выступил увесистый камень, который я держала в руке.

– Магической клятвой, – уточнила, увидев, как предвкушающе блеснули глаза «заложника».

Кровопийца нехотя понятливо кивнул. Вытащила кляп, и светловолосый клыкастик, зарекаясь даром, произнес ритуальную формулировку, известную всем чародеям.

Удовлетворенно кивнула и распутала вампира, который, едва освободился, сразу же попытался встать, высунув макушку из укрытия. И тут же был прижат моей ладонью к земле. Блондинчик зашипел так, словно я ему клеймо поставила. Правда, изображал он спускающуюся шину весьма тихо.

– Синьорита, не были бы вы столь любезны более не притрагиваться ко мне. Касания обгоревшей кожи сродни расплавленному свинцу, – выплюнул он спустя некоторое время.

Видимо, боль от обожженной солнцем кожи отступила и позволила ему не только мыслить, но и говорить цензурно и членораздельно.

– Мог бы сказать проще: не трогай сгоревшую кожу, – тихо, но не менее экспрессивно прошептала я. – А сейчас – уходим.

– А что станется, если я откажусь следовать за вами? – возразил сопящий вампир.

– Станутся, – пародируя речь вампира, которая меня изрядно раздражала своей реликтовостью, – тюремное заключение, антимагические кандалы и смерть.

Уточнять, что кончина может произойти от вполне естественных причин, спустя изрядное количество времени и, если повезет, даже на свободе и в кругу семьи, не стала. Смерть и смерть. Ведь никто из нас не вечен. Так что против правды я не погрешила ни словом. А про тюремный срок или присутствие в качестве свидетеля просто не упомянула. Зачем лишние слова?

Вампир побуравил меня взглядом, прикидывая за и против, и наконец выдал:

– Хорошо, ведите. Но как только мы скроемся, обещайте мне объяснить обстоятельства и причины моих злоключений.

«Обстоятельства – долго, а вот причины… не трахай все без разбора», – подумала про себя. Озвучила же более литературный вариант:

– Хорошо, обязательно. А теперь – в ритме вальса.

Не знаю, понял ли вампир последнюю фразу, но полз он весьма споро, вихляя задом и работая локтями. Правда, при этом до моего уха то и дело долетали: «Buca di culo», «Cazzata», «Fare la sega». Чудом уцелевший после всех злоключений амулет, который долженствовал выполнять функцию перевода, таинственно молчал, поэтому о смысле фраз я догадывалась скорее по интернациональной интонации. Интересно, и откуда благородный синьор, да еще и дож, имеет столь обширные лингвистические познания?

Пока мы усиленно изображали пресмыкающихся, было время поразмышлять о многом. Например, о том, что мы оказались в нашем времени и, судя по инквизиторам, уже после ареста Лима. Интересно, какой сейчас день? Месяц? Мысли о годе гнала прочь.