И еще – куда нас занесло? При предыдущих переносах во времени выкидывало не так далеко от исходной точки. Но все случается когда-то в первый раз.

Солнце палило. Мы уже метров триста как упражнялись в горизонтальных способах передвижения. Наконец невысокий, но густой кустарник позволил нам принять хотя и сгорбленное, но все же вертикальное положение. Процесс убегания от инквизиторов пошел гораздо быстрее и эффективнее.

Я держала курс на ущелье. Белобрысый клыкастик хранил выразительное молчание. Постаралась приглядеться к своему спутнику, так сказать, при дневном свете, без очарования свечей и спешки погони. Молодой – на вид лет семнадцать, не больше, красивый, но, по мне, слегка смазливой красотой, с пронзительными, чуть раскосыми карими глазами – цвет, кстати, весьма редкий у блондинов. Широкий разворот плеч, прямая спина – этого аристократа тяжелая работа не ломала, не гнула к земле. А вспомнив то, как он страстно прильнул к Адриано… Молодой, но уже испорченный. И еще подумалось, что я все же ходячая аномалия: нормальные путешественники привозят из вояжа магнитики и сувенирные значки, у меня же получается преимущественно мужиков, которые, к слову, мне на фиг не нужны.

– Что именно ты хочешь знать? – почему-то миндальничать и выкать этому клыкастику не хотелось в принципе.

– Все.

Раз все, так все, решила я. Блондинчик еще не знал, как он попал.

Свое повествование я начала с вопроса: а ты никогда не пробовал пропихнуть арбуз в отверстие с лимон? Получив отрицательный ответ, я начала просвещать этого аристократического неуча в вопросе родовспоможения, а заодно и рассказывая свою историю, как он и просил «все», с самого начала. То бишь с момента появления некой Светланы Смирновой на свет. В подробностях описала процесс родов, благо образование и лексикон недобитого хирурга позволяли. Вампир, несмотря на обгорелую кожу, почему-то побледнел. Не иначе впечатлился?

Зря я так подумала. Оказалось, вампирюги бледнеют от гнева. Блондин сначала резко остановился, развернулся ко мне так, что наши носы едва не соприкасались, и прошипел мне в лицо:

– Издеваешься?

Еще и прищелкнул клыками в попытке устрашить. Происходи это на кладбище, при свете луны, может, и прониклась бы, а так… Сначала демонстративно принюхалась, а потом с интересом заглянула ему в рот, чуть наклонив голову. Прям как овчарка, когда решает: достойна ли ворона, тянущая из мусорного бака очередную дрянь, ее, собачьего, внимания. Разглядывала я при этом ровный прикус и сияющий белизной кошмар платного дантиста.

– Даже зубного камня нет, не то что кариеса… – разочарованно протянула я, ошарашив вампира.

Блондинчик понял, что таки над ним измываются, и хотел уже было перейти от слов к делу, когда я уже серьезным тоном произнесла:

– Считай, это была маленькая месть. За Адриано.

Вампир, поняв без дополнительных пояснений, о ком речь, с вызовом бросил:

– Это был твой муж? Любовник? – клыкастик тоже решил отринуть этикет и перейти на ты.

От такого предположения я аж споткнулась.

– Нет.

– Тогда в чем, собственно, дело? Мы бы подарили друг другу ночь, полную наслаждения…

Казалось, спутник искренне не понимал, что такого он совершил: ну, соблазнил… ну, подумаешь, мужчину… ну, применил при этом дурманящие чары…

– Хотя бы в том, что это делалось без обоюдного согласия. Кого оборотень представлял на твоем месте? – разозлилась я.

– Девушку… – нехотя ответил клыкастик.

– Не просто девушку, – вскипела я, – а меня! Меня!

Лицо же блондина выражало лишь недоумение, и я мысленно махнула рукой – это дитя своей эпохи. С мировоззрением, воспитанным нравом развратного галантного века – времени, когда в Италии имя официального любовника вписывалось в брачный контракт сразу же после фамилии законного супруга, ибо знатная дама могла появиться в обществе лишь в сопровождении кавалера. Времени, когда синьора отстригала прядь волос того, с кем провела ночь, а потом вплетала ее в парик и гордо появлялась на приеме, пестря чужими локонами, как петух. Времени, когда порок шел об руку с добродетелью.

– Ладно, проехали. Скажи мне лишь одно: почему среди сотен мужчин ты выбрал именно этого? Нельзя было пройти мимо? Мы бы тихо искупались в том фонтане и нырнули еще глубже в века, ты бы провел веселую ночь с какой-нибудь синьоритой.

– Не мог, – клыкастик покраснел еще больше, хотя дальше, казалось, уже некуда, и стал напоминать борщ: – Он оборотень. Мне сегодня доложили, что в окрестностях города видели перевертыша – и я после этого известия дышать спокойно перестал, весь вечер пребывал в томлении, а когда в темном коридоре почувствовал его – страсть начала застилать глаза.

«Так, понятно, одних клинит на стройных блондинках, другие пускают слюни на мулаток, третьи – делают стойку на утонченных интеллектуалок, а здесь случай клинический – оборотнефилия», – поставила диагоноз блондинчику.

Меж тем клыкастик, и не подозревая о том, что я начала рассматривать его уже с профессиональным интересом (хотя психиатрия никогда не была моим любимым предметом, но тут такой интересный случай – грех не полюбопытствовать), продолжал:

– Оборотни для вампиров как запретный плод: некогда наши кланы враждовали, и хотя уже триста лет, как длится перемирие, история не знала еще союза детей ночи и перевертышей. Такой брак не найдет благословения, а плод любви, случись ему появиться на свет, – будет умерщвлен, как и те, кто дал ему жизнь.

– Да уж, – не удержалась от комментария. – Скажи откровенно: а ты, случаем, никого на месте Адриано не представлял?

Вампир замолчал. Надолго. Когда по ощущениям прошло уже более получаса, я все же решила спросить:

– Как тебя хоть зовут, чудо?

От такого обращения вампир скривился, но все же нехотя произнес:

– Пауло Реньер.

Имя звучало солидно и основательно и совершенно не шло этому юнцу.

– Значить, Пауль, – сократила я, не испытывая пиетета к истеричной личности. Ну, не могу я уважать человека лишь за титул. За поступки – да. А этот блондинчик из деяний пока лишь только моего знакомого, можно сказать, почти соратника, чуть не оприходовал. Вот и лезло из меня ехидство. – А меня – Светлана.

А потом, глядя на этого херувимистого клыкастика (почему-то в данном эпитете Пауля проскальзывал не божественный смысл, а знаменитый русский корень из трех букв), решила, что стоит быть хотя бы отчасти честной, и добавила:

– И мы с тобой сейчас не в восемнадцатом, а в двадцать первом веке.

Вампир схватил меня за плечо и резко дернул на себя. Признаться, такой реакции я не ожидала.

– Повтори еще раз. Где мы?

«Похоже, что с мыслью «когда мы» этот Пауль еще не смирился», – констатировала я.

– Где – понятия не имею, а вот время – двадцать первый век. В этом можешь не сомневаться.