Не существует такой газеты Mallorca News.

Он пытается выговаривать английские слова как можно правильнее, выстроить таким способом мост доверия, показывая отличное владение их языком и приправляя его, как специями, мягкими скандинавскими дифтонгами. Это срабатывает. Супружеская пара останавливается, замечает, что он тут один, единственный журналист, да еще и без камеры. Они ждут его.

– Эрик Грендаль, – представляется он, они принимают его протянутую руку, сначала она, ее рукопожатие твердое, тонкие пальцы холодные, она говорит: «Мэри Шелли». Рукопожатие мужа такое же крепкое: «Стюарт».

Затем Стюарт делает шаг в сторону, его худые щеки попадают в полутень, зеленые глаза темнеют и становятся непроницаемо черными, и он спрашивает таким же глубоким голосом, как и его глаза: «Что ты хочешь знать?»

– Я бы хотел узнать немного о жизни Гордона здесь. Все остальное у меня есть из других источников. Чем занимался ваш сын? Кем он был здесь, на Мальорке?

Jake.

With the big snake.

Вот кем был ваш сын. Но вы об этом не знаете.

Мешки под глазами, «это происходит не с нами, такого не может быть», вот что говорят их взгляды.

– Невыносимая жара, – говорит Мэри Шелли.

– Настоящее пекло, – вторит ей Тим. – Можно подумать, что это редкость. Но на самом деле это нормально для августа.

– Он работал в нескольких отелях, – говорит Стюарт Шелли. – Занимался отношениями с постояльцами.

– А в каких отелях? – спрашивает Тим.

– We wouldn’t know which hotels, would we, Stu? Gordie never told us any specifics about his life here[81].

Зной охватывает Тима еще жестче, как кулак дьявола, который хочет выжать из него весь воздух, задушить его.

– Он долго жил на Мальорке?

– Пару лет.

– Вы знали о его отношениях с Наташей?

– No, no. But the ladies always liked him[82], – говорит мать Гордона Шелли.

– Может быть, даже слишком, – говорит его отец.

– Такого красивого мальчика больше не существовало.

– We should go now[83].

– Yes, leave us alone, please[84].

Подождите, – хотелось сказать Тиму, – мне нужно еще спросить. Но они ничего не знают о жизни своего сына.

Они отходят от него, и ему не хочется идти за ними под аркаду. Вместо этого он смотрит, как они проходят сквозь тени колонн, следит глазами за их фигурами, пока они не сворачивают за угол по пути в город.

Бутик находится в двухстах метрах от отеля «Саратога», несколько канав и мощенных булыжником улиц. Пройти через узкие переулки мимо домов из известняка, маленьких кафешек, где туристы пытаются отдышаться за кружкой холодного пива. В больших витринах бутика видны тонкие черные платья и обувь на тонких высоких каблуках. Женщина, у которой Наташа покупала одежду и с которой немного поболтала, стоит за прилавком, обтянутым черной кожей. Кардридер выглядит голодным. Когда Тим входит в бутик, раздается звон колокольчика, и женщина поворачивает к нему бледное лицо. Похоже, она сразу поняла, что он не покупатель, и отпрянула назад. Потом она встряхивает светлыми волосами, задирает нос и начинает демонстративно перебирать платья на стойке.

– Ты ее знаешь, – говорит Тим. – Наташу Кант. Говорят, она исчезла. Она ведь твоя подруга, правда?

Женщина отходит от вешалки, узкие лопатки движутся под кремовой блузкой, она чуть покачивается на своих высоких каблуках, поправляет по пути джинсы, лежащие на столе возле примерочной, которая до половины закрыта черной бархатной занавеской.

– Я пытаюсь ее найти, – говорит он. – Многие ли этим занимаются, как ты думаешь? Полиция? Я бы на твоем месте не особенно в это верил.

Она оборачивается. Смотрит на него, наверняка пошлет его по всем известному адресу и велит не возвращаться. Но он не отводит глаза. Держит ее своим взглядом, упорно, как в жестком захвате. «Твоя подруга пропала, что ты собираешься делать?»

– Кто ты? – спрашивает она, и акцент у нее восточноевропейский, певучесть выдает ее польское происхождение, да, она наверняка тоже полька.

Он протягивает руку, представляется.

– Меня зовут Тим Бланк. Я ищу, как я уже сказал, Наташу.

– Тебя Петер попросил ее искать?

Тим кивает.

– Гражина, – говорит она. – Меня зовут Гражина.

Глаза чуть подобрели.

– Это твой бутик?

– Нет, одной русской женщины.

– Много черного цвета.

– Как раз для этого климата.

Они улыбаются. Она осторожно проводит по краю прилавка, как будто боится порезаться о мелкие латунные кнопки, которые держат на месте кожу обивки.

– Он никогда бы и волоса не тронул на ее голове.

– Ты уверена?

– Я никогда не видела, чтобы кто-то кого-то любил так, как Петер любит Наташу.

– И любовь была взаимной?

Брови Гражины чуточку поднимаются.

– Во всяком случае, уважение. Они переехали сюда после того, как поженились. Она уволилась со своей работы в Берлине.

– А откуда она?

– Из Познани. А я из Кракова. Из столицы выхлопных газов.

Тим улыбается. Трогает маленький флакон духов, оформленный как женский торс.

– У нее там есть родственники?

Гражина не отвечает. Поправляет кардхолдеры, лежащие на прилавке возле кардридера.

– Ты знала о ее отношениях с Гордоном?

– Я была там, когда они встретились.

И она рассказывает о вечере в Gran Hotel del Mar в районе Illetas, на открытии нового бара, куда пригласили Наташу. Там Гордон Шелли и познакомился с Наташей, тогда и началась их связь. Она рассказывает, что ушла домой рано в тот вечер, ей было одиноко среди всех этих самодовольных шведов, немцев, британцев, испанцев и майоркинцев. До такой степени, что мужчина, пытавшийся с ней познакомиться поближе, сразу потерял к ней интерес.

– Там были даже американцы.

– А кто был этот мужчина, который с тобой флиртовал?

– Не имею понятия. Просто кто-то из тусовки.