Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С севера их ферму защищает от ветров ледник Эйяфьядлайёкюдль. С юга и моря три дня в году светит солнце, а зимами мерцает северное сияние. С горы течет водопад, который их поит, греет и убаюкивает, а утром будят птицы и овечки.
«И ничего, что сильные ветра. Не бойтесь! – говорит Анна. – Дом крепкий, еще дед Сигги строил!»
До двухтысячных это была молочная ферма, а потом Анна и Сигги решили ее перестроить и принимать гостей. Из животных остались овечки и форель в реке. А незатейливые гараж и коровник исторически так и остались.
Уезжая, я оставила записку:
Дорогие Анна и Сигги! Сердечно благодарим вас за гостеприимство. Чай был вкусным, плед теплым, постель воздушной, мышки в кроватке милыми, а наше пребывание здесь – счастливым.
Полли & Роман from Russia with love.
Потом мы ночевали на ферме у Магнуса и Эммы. С Магнусом и его калошами вы уже знакомы.
Трое детей, три собаки, десять овечек, двадцать кур и маленький табун исландских лошадок. Кстати, в Исландии есть закон, действующий со времен викингов, запрещающий импорт лошадей в страну.
За домом шумит водопад. Вода, и питьевая тоже, оттуда, как и электричество: собственный мини-гидроэлектрогенератор тут – обычное дело.
В шесть за стенкой в гостиной зашуршала жизнь. (А я, кстати, упорно просыпалась в Исландии в районе четырех утра). Я высунула нос из облака постели – и за дверь.
Магнус готовит завтрак:
– Как спалось?
– Тихо, сладко.
Мы выползли, завернутые в шерстяные пледы, на запах кофе и тостов с апельсиновым джемом. Кстати, то ли это воздух и климат, но уже ничего не болело. Из физических последствий позавчерашнего ультрамарафона – только губы коркой, убитый ноготь на ноге и приятно ноющие мышцы. Но вернемся на ферму.
В гостиной полоса препятствий из игрушек. Пахнет простой человеческой жизнью и домашними шоколадными печеньками Эммы. На стене – фото семьи Магнуса в третьем поколении.
– Магнус, это ты маленький?
– Нет, это мой сын. Вот я, это мои родители и сестра. Это еще родительская ферма.
Они с сыном одно лицо. Только Магнус в очках и лысый.
– Откуда и куда направляетесь? – спросил Магнус, провожая нас в дорогу.
– Мы едем с юга, с ультрамарафона, бегали по Ландманалойгуру (урааа, я научилась быстро это произносить). Едем на восток, на фьорды.
– А я пою.
Теперь я счастливая обладательница диска с автографом Магнуса.
Весь хардкор ультры стремительно упаковался моей жизнерадостной памятью в самые глубокие и отдаленные участки подсознания. Это было счастье.
Ультрамарафон и боль
Спроси меня, чего я страшно боюсь, и я скажу: боли. Думаю, я не одинока. Мгновенно обезболиться, избега́ть всеми способами, только бы не чувствовать ее ни секунды. И я здесь не только про физическую боль. Ультрамарафоны познакомили меня с ценным осознанием, которым я хочу поделиться.
Боль – как сигнальная система. Конечно, боль боли рознь, и я не говорю о запредельных и длительных страданиях или тяжелых болезнях. Я о боли, которая часто сопровождает выход из зоны комфорта или встречу с непривычным. Так часто бывает у начинающих бегать, колени или надкостница сигналят болью: мы не готовы к такой нагрузке.
Многие так боятся встречаться с болью, что мгновенно бросают.
То же происходит, и когда душа болит. Психологический голод, когда присутствие болезненных чувств или отсутствие приятных мы заполняем печеньками или вином. Голод по любви, приятным эмоциям, разнообразию. А тебе реклама настойчиво предлагает «Рафаэлло» вместо тысячи впечатлений.
Но душа не терпит заменителей. И заедать – это тоже своего рода мгновенно обезболиться.
Боль, как и голод, – обратная связь, которую если замечать, то появляется выбор, возможность что-то менять, корректировать свое поведение и движение, и это работает гораздо эффективней, чем быстро «обезболиться» в моменте.
Примерно после шести часов и каменных спусков я встретилась с новыми гранями боли. Я отчетливо понимала, что эта боль не критична, что угрозы нет. Просто она дико неприятна. Но как с ней двигаться, можно выбирать. И последствия этого выбора будут разными.
Иногда нужно просто позволить боли быть, расслабиться и продолжать движение. Шаг за шагом я дышала и наблюдала за ней, экспериментировала с приземлением. Как в родах, ты просто дышишь, меняешь положение тела, если можешь, и знаешь, что это пройдет, что спуск закончится. И, не пытаясь от нее мгновенно избавиться, ты проживаешь, пропускаешь ее через себя и получаешь бесценный опыт. И боль меняется! И проходит! А ты встречаешься с настоящей собой.
Поймите меня правильно. Я не про то, что боль – это классно или надо лезть на рожон. Помните буддистскую и марафонскую мантру? Боль неизбежна, страдания – по выбору.
Я лишь о том, что, пытаясь мгновенно избавиться от малейшего дискомфорта и боли, мы порой загоняем себя в ловушку. И с избеганием душевной боли та же история. Избегать боли – и ты как в лимбе Данте: нет боли, но и радости, счастья нет.
А они есть! Счастье есть, и есть покой и воля. И горы.
Гран-Канария
Муж подарил мне Канары. Не все, всего шестьдесят четыре километра. Об этом подарке на сорокалетие аккурат после нашего первого совместного утльтрамарафона я вам уже проболталась.
Правда, себе он подарил в два раза больше Канар. Но я не жадная. Беги, родной!
Мне предстояла дистанция advanced: шестьдесят четыре километра с суммарным набором высоты три тысячи двести метров.
Мужу – с символичным названием Trance: сто двадцать пять километров, общий набор высоты – семь тысяч пятьсот метров.
Стартуем в разных местах в разное время, финиш – в одном месте.
Спроси нас с мужем, что мы делали в выходные последние полтора месяца перед Гран-Канарией, и мы с точностью скажем, сколько часов нарезали километры по холмам, а в вечернее время у нас был график использования беговой дорожки.
Последнюю неделю перед ультрой тело мне засигналило, подмораживая по ночам, а иммунитет засбоил: «Родная, все, что могла, ты уже сделала!»
Слышу, слышу. Время выходить на «тапер», или taper weeks: ровно две недели осталось до Гран-Канарии. От одной этой мысли уже подмораживает. Могу ли я сказать, что чувствую себя на сто процентов готовой? Нет. Во-первых, нет никаких гарантий. И это на девять больше предыдущего опыта в Исландии. Во-вторых, я неизбежно сравниваю свою подготовку с мужниной, чего делать категорически не надо. У нас изначально разные функциональные возможности. К тому же ему бежать сто двадцать пять километров, а мне – всего шестьдесят четыре, и у нас разные цели.
Все, что могла, я уже сделала. А дальше отдыхать, лететь, принимать опыт такой, какой будет, без всяких ожиданий, и открывать мир большой и себя в нем.