– Да, спасибо, Малкольм, – говорит Эллери, вешая на плечо сумку, – до скорого.

– Может, увидимся завтра? – выпаливаю я, повернувшись к ней. Она молчит, в глазах вопрос, и я на секунду застываю. Неужели мне показалось, что я почти поцеловал ее в том полуподвале или что ей, похоже, этого хотелось? – В смысле… я мог бы тебе. Ну, если ты захочешь.

Боже. Полный провал.

Но она широко улыбается мне, и на щеках появляются ямочки.

– Да, конечно. Звучит здорово. Давай. – Брук откашливается, и Эллери моргает. Как будто она на несколько секунд забыла, что Брук в машине. Я-то точно забыл. – Пока, Брук, – говорит Эллери и выходит из машины.

– Пока, – отвечает Брук.

Эллери захлопывает дверцу и идет за братом по дорожке. Проходит мимо опущенного стекла Брук как раз тогда, когда та глубоко вздыхает и вяло проводит по лицу ладонью. Эллери останавливается и спрашивает:

– С тобой точно все хорошо?

Брук молча поворачивается к Эллери. Та хмурится и бросает на меня озабоченный взгляд. Затем Брук пожимает плечами.

– А с чего со мной должно быть плохо? – говорит она.

Эллери

Воскресенье, 29 сентября

Фотоальбомам больше двадцати лет, они пыльные и пожелтевшие по краям. Но, несмотря на это, семнадцатилетняя Сейди неотразима в своем дерзком черном бальном платье; непослушными волосами и красными губами. Она легко узнаваема – более молодая версия ее нынешней, чего не скажешь о ее спутнике.

– Ничего себе, – произносит Эзра, придвигаясь ко мне на ковре в бабулиной гостиной. После множества попыток расположиться где-то еще мы решили, что это наиболее комфортабельное место для сидения в этой комнате. – Сейди не шутила. Вэнс тогда был красавчиком.

– Да, – соглашаюсь я, изучая высокие скулы и ленивую улыбку Вэнса.

Затем смотрю на часы над бабулиным камином, наверное, в пятый раз с тех пор, как мы тут устроились. Эзра замечает мое движение и смеется.

– Все еще только восемь тридцать. И минуты не прошло. Другими словами: еще слишком рано для звонка Малкольма.

Мой вчерашний разговор с Малкольмом в машине не прошел мимо ушей Эзры, и он не отпустил меня спать, пока я не рассказала ему о нашем «почти поцелуе» в комнате для персонала «Фермы страха».

– Заткнись, – ворчу я, но внутри всю передергивает.

В гостиную входит бабуля, в руках у нее полироль с лимонным ароматом и тряпка. Это ее обычный ритуал воскресного утра: семичасовая месса, затем работа по дому. Примерно через пятнадцать минут она отправит нас с Эзрой пройтись с граблями по лужайке.

– Что вы смотрите? – спрашивает она.

– Бальные фотографии Сейди, – отвечает Эзра.

Я жду, что бабуля нахмурится, но она лишь распыляет полироль на стол красного дерева, что стоит перед эркером.

– Бабуля, а Вэнс тебе нравился? – спрашиваю я, пока она надраивает поверхность стола. – Когда они с Сейди встречались?

– Не особенно, – фыркает бабушка. – Но я знала, что долго он не продержится. Это никому из них не удалось.

Я переворачиваю следующие несколько страниц в альбоме.

– Сара ходила на осенний бал?

– Нет, она расцвела поздно. Ухажеры Сейди были единственными мальчиками, с которыми она когда-либо общалась. – Бабуля прекращает стирать пыль и отставляет полироль в сторону, отодвигает штору в эркере и выглядывает в окно. – Так, а что он делает здесь так рано в воскресенье?

– Кто? – спрашивает Эзра.

– Райан Родригес.

Бабуля направляется к входной двери и открывает ее, а я тем временем закрываю альбом.

– Здравствуй, Райан, – говорит она и не успевает продолжить, как он ее перебивает.

– Эллери дома? – спрашивает он быстро, настойчиво.

– Конечно…

Не дождавшись, пока бабуля закончит фразу, он проходит мимо нее. Его взгляд скользит по комнате, пока не натыкается на меня. Он в полинявшей толстовке школы Эхо-Риджа и в джинсах, на подбородке едва заметная щетина. Без формы Райан выглядит моложе, а еще кажется, он только что проснулся.

– Эллери. Слава богу. Ты была здесь всю ночь?

– Райан, да что такое? – Бабуля закрывает дверь и складывает руки замком. – Это касается угроз, связанных с осенним балом? Случилось что-то еще?

– Да, но это не… тут другое… – Он проводит рукой по волосам и делает глубокий вдох. – Вчера вечером не вернулась домой Брук Беннетт. Ее родители не знают, где она.

Я даже не поняла, что встала, пока не услышала грохот – фотоальбом выпал у меня из рук и свалился на пол. Эзра тоже поднимается, лицо у него бледное, взгляд мечется между мной и офицером Родригесом. Но не успеваем мы ничего сказать, как бабуля сдавленно вскрикивает. Кровь отливает от ее лица, и на секунду мне кажется, что бабушка сейчас потеряет сознание.

– О боже мой. – Она, пошатываясь, идет к креслу и падает в него, сжимая подлокотники. – Это произошло. Это опять произошло, у вас на глазах, и вы ничего не сделали, чтобы этому помешать!

– Мы не знаем, что случилось. Мы пытаемся… – начинает офицер Родригес, но бабуля не дает ему закончить.

– Девушка пропала. Девушка, которой два дня назад угрожали перед лицом всего города. Совсем как моей внучке. – Я никогда не видела бабулю в таком состоянии; словно все эмоции, которые она подавляла в течение последних двадцати лет, вырвались наружу. Лицо красное, глаза слезятся, она дрожит всем телом. При виде моей бабушки, всегда спокойной, деловитой в таком состоянии, мое сердце колотится еще сильнее. – Никто из представителей полиции не сделал ничего, чтобы защитить Эллери или Брук. Вы позволили этому случиться.

Офицер Родригес вздрагивает так, будто она дала ему пощечину.

– Мы не… Послушайте, я понимаю, насколько это огорчительно. Мы все озабочены, поэтому я здесь. Но мы не уверены, что Брук пропала. Она вполне может быть у какой-нибудь подруги. Несколько наших сотрудников это проверяют. Еще слишком рано предполагать худшее.

Бабуля складывает руки на коленях, пальцы так крепко сжаты, что побелели костяшки суставов.

– В Эхо-Ридже пропавшие девушки домой не возвращаются, Райан, – глухо произносит она. – Ты это знаешь.

Никто из них не обращает на нас с Эзрой внимания.

– Эл, – тихо зовет брат, и я знаю, что за этим последует.

Нам придется им сказать. И мы, конечно, делаем это. Из всего сказанного до сего момента офицером Родригесом, похоже, следует, что он понятия не имеет, что Брук уехала с «Фермы страха» вместе с нами. Или что Малкольм был тем человеком, который в итоге отвез ее домой. Один.

Прошлым вечером скорчившаяся на пассажирском сиденье, когда Малкольм нас высаживал, Брук казалась настолько усталой и отчаявшейся, что я невольно окликнула ее напоследок.