–Ну, Матвей, блин…– кипятилась Клавдия, понимая, что они, как в зыбучий песок, погружаются все глубже и глубже в обсуждение этой непростой темы.– Ты снова рассуждаешь, как Вася с бабушкой. Они мне уже весь мозг замучили своими наставлениями. Когда бабуля устраивает домашнюю политинформацию и рассказывает, как и что происходит на Украине, у меня волосы дыбом встают! Я не могу поверить, что украинцы вообще способны так поступать. Я просто в это не могу поверить, во все те ужасы, о которых она рассказывает. Мне невероятно жалко людей, до сердца жалко,– расстроилась она окончательно.– Всех: инаших солдат, и людей Донбасса, которых обстреливают, и украинских людей, и их солдат. Но я не могу принять и поверить, что все они и Европа иже с ними до такой степени нас ненавидят. Этого просто не может быть. Ладно…– выдохнула она, обрывая себя и сбегая от неприятного разговора и несколько агрессивно перевела «стрелки» их беседы на Матвея:– Ты мне лучше вот что скажи: все вокруг говорят о том, что скоро будет мобилизация. Сначала ее обещали в мае, а один пациент меня просто достал своим нытьем на эту тему, спасало только то, что большую часть времени ему приходилось сидеть с открытым ртом. В такие моменты начинаешь еще больше ценить свою профессию, лишний раз убеждаясь в правильности выбора, когда пациент на приеме вынужден молчать,– пошутила Клавдия, чувствуя, как отпустило немного внутреннее напряжение, вызванное непростым разговором.– Потом обещали: все, вот стопудово будет в августе. Август благополучно прошел, и сейчас говорят, что уж к концу сентября верняк будет. На минуточку, сейчас самый конец сентября, и… Если эта самая мобилизация все-таки случится, ты, например, пойдешь на фронт?

–Мобилизация будет. Может, не полная, поскольку потребности в таком количестве необученных, диких гражданских не требуется,– ответил Матвей.– Но по сделанному мной анализу получается, что в каком-то виде ее все-таки проведут. Вообще-то я не попадаю под мобилизационные стандарты, которые существуют у нас в стране на данный момент: мне сорок два, а по нормативам младший состав, старшины и сержанты, призываются из резерва до тридцати пяти лет. Но, если придет повестка, пойду обязательно: так-то мне не к лицу, не по летам и не по чину отсиживаться, да и не хочу. Но, если не призовут, добровольцем напрашиваться не стану: думаю, найдутся более умелые солдаты, чем я, чтобы воевать, а у меня здесь много важных дел.

–По твоему хамику?– спросила Клавдия.– То есть у вас все-таки получилось сотрудничать с министерством обороны?

–Получилось,– кивнул Матвей.– Но не сразу. Алексей обратился к бывшим сослуживцам и в соответствующие структуры с предложением, но решительного ответа не получил. Посмотрели-повертели хамик и вынесли вердикт: да интересно, но не в таком виде. Но Лешка не сдавался, уверенный, что вся наша продукция– а это на тот момент были и легкие палатки походные, легкие теплые спальники, кое-что из приспособлений для экипировки– армии очень даже нужна, а уж хамик и подавно, пусть не для массового снабжения, но разведке и специальным подразделениям точно. И, будучи талантливым воякой и упертым по жизни мужиком, Лешка очень по-военному поставил перед собой цель, разработал тактику и стратегию и развернул целую кампанию, стараясь донести до военного руководства очевидные преимущества нашего продукта перед массовыми, принятыми образцами. А когда недавно произошли большие кадровые перемены в армейском руководстве и многое поменялось в подходе к военному производству и потребностям фронта, наши дела сдвинулись.

–То есть вы начали работать на военку?

–Ну, не все так быстро и легко, как хотелось бы,– остудил ее оптимизм Матвей.– Для начала надо представить свое изделие промышленникам, чтобы они вынесли вердикт. Есть такая военно-промышленная комиссия и профилированные институты по разработке военных новаторств. Компании, претендующие на госзаказ, должны быть аккредитованы в министерстве обороны как профилированные по нуждам армии и пройти целую кучу согласований на разных уровнях. Но Леха Малков тараном, а где надо, и буром пробивал эту военную бюрократию, задействуя все свои связи и знакомства. И таки добился, чтобы нам разрешили представить свою продукцию: не только хамик четырех основных расцветок по временам года, но и новые разработки. Специальные, переделанные для армейских нужд, легкие палатки со съемным «покрывалом» из хамика, которое можно ставить на растяжки в виде навеса, покрывая всю территорию вокруг и маскируя от обнаружения с квадрокоптера. Индивидуальные «покрывала», тоже очень легкие, но теплые спальники с молниями мгновенного расстегивания, понятно, что опять же из хамика. И кое-что еще по мелочи. Комиссия приняла все наши разработки, протестировала и одобрила. Как известно, потребность рождает функцию, а потребность спецподразделений и разведки в новаторских материалах и разработках огромна и постоянна. Вот нашу продукцию и оценили по достоинству в итоге. На прошлой неделе мы получили разрешение на изготовление пробной партии. Сейчас оформляем кредит и подбираем помещение, закупаем станки, набираем персонал. Как только запустимся, тогда и получим госзаказ. Как-то так.

–Красавцы!– похвалила честно, от души Клавдия и спросила с большим интересом:– А тебе нравится этим заниматься?– И расширила свой вопрос:– Ну не просто что-то придумывать, открывать и синтезировать новые материалы и химические составы, а налаживать производство?

–Конечно,– уверил Ладожский,– я же не просто химик-изобретатель, я технолог, прикладник, как говорил мой Учитель. Мне необычайно нравится весь процесс, когда из идеи, из какого-то наития, научной, необъяснимой чуйки вдруг получается нечто конкретное. Сначала этап поиска, проб и ошибок, потом прорыв, открытие и первый образец, за которым следует целый ряд улучшений достигнутого результата. Дальше разработка технологии и, наконец, отлично продуманный и полностью выстроенный цикл серийного производства. Это очень круто, такой творческий процесс.

–Понимаю тебя,– покивала, солидаризируясь, Клавдия.– Такое интересное состояние творчества, некоего измененного состояния сознания, в которое порой впадаешь, когда делаешь что-то интересное, например умудряешься полностью вылечить какой-нибудь тяжелый, запущенный случай.

Она посмотрела на немного удивленное выражение лица Матвея и тихонько рассмеялась:

–Вот-вот, бабушка бывает так же на меня смотрит, когда я, несколько увлекаясь, начинаю восторженно рассказывать ей, как лечила особо трудный случай. И все недоумевает, на каком из этапов лечения я умудрилась отыскать возможность для творчества, ковыряясь в чьих-то гнилых зубах. А Вася в таких случаях откровенно меня троллит, утверждая, что стоматология– это слишком конкретное и прикладное дело, чтобы быть искусством или чем-то творческим. А я не согласна, иногда в такое состояние впадаешь… У меня во время приема всегда играет тихая музыка из моего плей-листа, в основном блюзовая. И, бывает, занимаешься пациентом и словно растворяешься в этой музыке и в том, что делаешь, и радуешься, что получается справиться со сложной задачей, прокручивая в голове, как пациенту это поможет и что получится по окончании курса лечения. Люди становятся другими, когда их вылечишь, потому что меняются их привычки в еде и в поведении, и даже в их жизни: кто редко улыбался или прикрывал от стеснения рот рукой, теперь открыто смеется и постоянно улыбается, а от этого меняется и весь химический баланс организма. Вот такая со мной история, заносит меня иногда,– посмеялась тихонько Клава.