В отделе витала ядовитая атмосфера завистливой конкуренции. Капризная природа баловалась, изнемогая от скуки, оттягиваясь на темных человеческих инстинктах. Люди с аппетитом пожирали друг друга. В воздухе слышалось громкое чавканье, сытое рыгание и душераздирающая икота.

– Вы что-то задержались сегодня, милая, – нежно пропел сухощавый изыскатель левого заработка.

Приходящий на полставки сотрудник крошил бутерброд на мелкие кусочки. Разрезал ножичком, тасовал по блюдечку, составлял живописные картинки в предвкушении неземного блаженства.

– А вы соскучились? – спросила я.

– Да, скучал немного, но больше всех соскучился наш начальник, – лукаво съязвил халтурщик и подмигнул левым глазом.

Все-то у него на левую сторону – бутерброд, прищуренный глаз, кособокое предплечье. И даже плоский юмор косит, заметно скособочился влево.

Я немедленно отправилась в приемную. Людочка не взглянула на меня, не подняла глаз и не шелохнулась. Наша дружба закончилась в самом начале, не успев развиться в приличные дамские отношения.

– Добрый день, Людочка, – сказала я, открывая дверь в кабинет начальника.

Людочка не ответила. Настырная девушка.

– Варвара Петровна, доброе утро, ах да, уже добрый день, – начальник легонько приподнялся на руководящем седалище и снова рухнул обратно, – поздненько вы на работу приходите, поздненько. У нас тут аврал, все сотрудники к семи утра на работу приходят, у нас очередное мероприятие, а вы что-то совсем нас забыли. Приходите на работу, когда захотите, уходите, когда вздумается.

– Вениамин Григорьевич, плохо чувствую себя, у меня с сердцем что-то, пульс частит, – я прижала руку к сердцу, оно вырывалось из груди, билось и билось, будто кто-то его подталкивал изнутри.

– Пора и честь знать, значит, давно пора ему на покой. Сердце отдыха просит. Вы ведь у нас дама обеспеченная? – сказал Вениамин Григорьевич.

– Н-не знаю, кажется, да, все в этом мире относительно, – неслышно, невнятно пробормотала я.

Начальник гнул сплошную линию непрерывного увольнения. Систематически он подводил черту под каким-нибудь сотрудником. Раньше меня обходили стороной общие знаменатели и числители, видимо, пришел и мой час.

– Варвара Петровна, ваш муж чрезвычайно занятой человек, ему же не хватает домашнего тепла и женской ласки. Может быть, отдохнете, посидите дома, займетесь собой?

Приоткрылась грозовая завеса мужского шовинизма. Увидев перед собой широкий и необозримый горизонт, необъятный в своей глобальности, я почувствовала направление северного ветра. Начальник и мой муж – давнишние приятели. Седьмая вода на киселе. Иногда они вместе ездят на охоту в Подпорожский район, в настоящую глухомань, иногда отдыхают в сауне, редко, но их пути пересекаются, преимущественно в мужской компании за бокалом пива. Мой муж никогда не опустится до обсуждения семейных перипетий, не станет обмусоливать в пивной компании супружеские отношения. Кто-то из друзей случайно заметил нюансы в его настроении, рассказал жене, жена – подруге, и понеслось. Сегодня уже весь Питер обсуждает наш предстоящий развод. Мы еще ничего не решили, я болтаюсь во времени между прошлым и будущим, изредка исчезая в эфемерном пространстве, муж отчаянно пытается спасти порушенный нечаянной любовью брак, а город погрузился в раздел совместно нажитого имущества. Кому что достанется…

– Варвара Петровна, как вы на это смотрите? Согласны с моим предложением? – спросил Вениамин Григорьевич, и я нервно вздрогнула.

Я забыла, где нахожусь.

– Вениамин Григорьевич, не очень, но согласна, если вы так решили – что же делать. Посижу дома, отдохну немного.

Дом не спасет меня от беды. Мне станет еще хуже, еще тоскливее, еще бездомнее. Я умру от тоски, как птица в клетке. И вдруг передо мной возникло лицо любимого, он нежно улыбнулся мне, приблизился ко мне, обдал жаром пылающего квартеронского тела. И от меня отступил страх. Я легко выдохнула раздражение. Мне совсем не страшно. Дом станет моей крепостью. Моим укреплением. Он вберет мою боль в свои стены. Дом отогреет обездоленную душу. Вольет в меня новые силы. И я вновь соберу разбросанные повсюду осколки любви, крепко зажму их в руках, прижму к груди, и больше никто не сможет отнять у меня мою последнюю любовь, ни принц, ни даже нищий. Я вышла из кабинета начальника, приветливо улыбнулась Людочке, но юная триумфаторша не взглянула на меня, кажется, я надолго выпала из обоймы преуспевающих сотрудников. Талантливая девушка экономила силы, она приберегала их на будущее. Душевные силы необходимо растянуть на всю жизнь.

* * *

У меня больше не было работы. В моем жизненном багаже образовалась огромная прореха. Никогда не задавалась целью сделать карьеру, но добилась определенных высот, из помощника ассистента доросла до начальника отдела. Теперь все закончилось. Я превратилась в обычную домохозяйку. Карьера бесславно перешла в разряд трогательных воспоминаний. В пустом кошельке болтались отголоски служебных сплетен и слухов, интриг и козней. Диплом и трудовая книжка полетели в шкатулку. Шкатулка – в нижний ящик книжного шкафа. Все произошло само собой. Длительное пребывание в трудовом коллективе отзывалось глухой болью в затылке. Муж словом не обмолвился, видимо, ретивый начальник успел предупредить его заранее, исходя обильным потом в престижной сауне.

Я старалась жить в прежнем режиме. Рано вставала, делала зарядку, обливалась холодной водой, все делала по устоявшейся привычке к строгому распорядку. Кормила завтраком мужа, затем сына. Мы обходились без слов, объяснялись в основном жестами и междометиями. Во мне постепенно нарастала злость. Она разрасталась внутри, пуская корни во все ответвления организма. Злость сочилась из пальцев, из кончиков волос, капала из ушей, напоминая змеиный яд. Иногда мне казалось, что она шипит, самостоятельно выдавливаясь из моего организма, как паста из тюбика. Я перестала играть в теннис. Спортивная сумка валялась на антресолях, забытая и заброшенная. Дима растворился в пространстве дома. Днем я вообще не вспоминала о своей любви. И лишь ночью встречалась с возлюбленным, он приходил ко мне во сне. Утром сон забывался, выветривался, стирался. Суета прокрадывалась повсюду, влезала в душу, в сердце, не давала секунды отдыха.

Я привела в порядок квартиру, вычистила все, что можно было вычистить, вымыла, натерла и наскоблила, а затем взяла и безжалостно выбросила массу ненужных и старых вещей. Мне хотелось перемен, организм требовал обновления. В доме стало чище, легче дышалось. Мы славно жили и свободно дышали, но совсем не разговаривали. В доме стояла тишина. Когда все вещи были выброшены, а дела переделаны, я вдруг грустно огляделась. Квартира блистала чистотой и уютом, но мне хотелось счастья. Хотелось полета в безвоздушное пространство. Если я не увижу Диму тотчас же, я тихо умру. И меня похоронят вместо моей соседки. Седая прорицательница переживет всех нас. Она еще придет на кладбище, на своих ногах, чтобы помянуть меня и мою маму. Я тайком от всех плакала. Уходила в ванную и плакала, разглядывая мокрое лицо в зеркале. Слезы струились по лицу, я размазывала их по щекам, влажным пальцем переносила слезы на зеркало, мне хотелось, чтобы отражение тоже немного поплакало вместе со мной. Однажды в ванную вошел муж. Я забыла закрыть дверь.