– Что ты здесь делаешь? Ты совсем замерзла, – сказал Дима.

Это был он, его машина стояла на дороге, интуитивно я выбрала самое приглядное место, на юру. Отсюда меня можно было увидеть даже ночью, в кромешной темноте.

– Я хотела тебя увидеть, – сказала я.

– Пойдем отсюда, ты же вся дрожишь, – и мы пошли куда-то, сами не зная куда, оставив машину на проезжей части.

Дима привел меня в придорожное кафе. Дешевое место, грязный очаг приюта для проезжающих мимо водителей тяжеловозов. Чай в пластмассовых стаканчиках с торчащими хвостиками от пакетов, растворимый кофе. Разудало гуляли посетители, им было душно и тесно, но они чувствовали себя хозяевами жизни и положения. И мне стало не стыдно. Рядом со мной был мой возлюбленный. Публика долго пялилась на нас, разглядывая странный союз. Юноша и взрослая женщина, красивая, но стареющая. Я лишь весело улыбнулась им. И они равнодушно отвернулись, потеряв всякий интерес. Чужая любовь прошла стороной, мимо пьяного сознания. Молодой любовник не вызвал осуждения. Я еще раз улыбнулась. Сама себе. Я гордилась своей любовью.

Дима принес мне чай, нечаянно выплеснув на стол темно-коричневый напиток. Я вспомнила официанта из кафе. И улыбнулась. Моя жизнь превратилась в сплошную череду улыбок. Грусть прошла.

– Тебе здесь не нравится? – спросил он.

– Нет, не нравится, – просто и безыскусно сказала я, – я тебя хотела увидеть. Не хочу чаю. Идем отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы уже никогда не возвращаться.

Дима медленно повернул голову в сторону, настолько медленно, будто у него завод закончился. Он не хотел уходить из кафе, его что-то удерживало.

– Дима, пойдем отсюда, – заныла я.

Вместе со мной заныло мое сердце. Оно что-то предчувствовало. Что-то неопределенное, таинственное, непоправимое.

– Мы немного посидим здесь и пойдем, – решительно и твердо возразил Дима.

И я очнулась, вдруг проснулась, летаргия прошла. Мои капризы остались там, в моем доме, на Мойке. Муж всегда исполнял мои прихоти. Хочу не хочу, буду не буду. Я привыкла распоряжаться мужчинами в одном лице, то есть в лице моего мужа. Дима – не мой муж. Он привык распоряжаться женщинами по своему усмотрению. Дима – другой.

– Хорошо, посидим, только я не хочу чаю, а ты выпей, ты устал, – я заботливо подвинула пластмассовый стаканчик к Диме.

Мне хотелось заботиться о возлюбленном, всегда быть рядом с ним, никуда не уходить от него. Наверное, материнский инстинкт проснулся. Все мужчины для нас – прежде всего наши дети. Нам хочется их накормить, обогреть, зацеловать, залюбить до смерти.

– Не хочу, – он нетерпеливо дернул плечом, – ты навсегда ушла?

– Нет, пока не навсегда… Дима, уйти навсегда из дома сложно, – я уныло понурилась.

Это и впрямь оказалось чрезвычайно сложно – уйти из дома, который ты сама устроила, положила на привычное место любимую вещь, поставила в нужный угол каждый предмет. В доме должна быть хозяйка, а у сына – мать.

– Тогда зачем ты пришла? – сказал он. – Уходи. И не приходи никогда. Слышишь?

Я сжалась. Он говорил, будто хлестал кнутом, стараясь задеть самые болезненные места. Жаждал достать до печенок.

– Ты же стесняешься меня, не хочешь быть вместе со мной даже в этом дрянном кафе. Мы не можем вечно прятаться, мы живем в большом городе среди людей. И они всегда будут смотреть на нас с тобой. Тебе нужно привыкнуть к мысли, что я моложе тебя. Ты ведь ничего не можешь изменить? – спросил Дима. И сам себе ответил: – Ты уже ничего не можешь изменить. И никуда ты не денешься от этого. И я не денусь. Уходи.

– Я не уйду. Не хочу уходить. И никогда не уйду от тебя, Дима, мы всегда будем вместе, – сказала я.

Я верила в свои слова. Верила в то, что никогда не брошу Диму, всегда буду рядом с ним. Всегда-всегда. Вечно.

А потом была ночь, наша общая ночь, одна на двоих. Великолепная и нежная. Мы лежали рядом, вместе, один в другом, мы стали будто один человек. У нас было одно сердце, и оно билось гулко-гулко, громко, заглушая городской шум и ночные шорохи. Я нежно прильнула к нему, ощущая его тело, как свое собственное. И не было в нем изъянов, шероховатостей, потертостей, неприятных запахов. Не было трещин и морщин. Оно было великолепным. Мы окунулись в лунную ночь, приобрели сияющий цвет, обратились в ночных пришельцев из иноземного бытия. У нас появился отдельный мир, отдельный от всех, абсолютно не похожий на другие миры. В нашем облаке существовали границы. И если бы мы надумали выйти из него, облако непременно бы растворилось в скучной повседневности. Тотчас растворилось бы и превратилось в обычное существование, каким оно было у всех. Нам не хотелось выходить из сияющего счастья, мы не желали расставаться с ним.

– Давай останемся тут навсегда, – сказала я, – здесь так хорошо, как в раю. Как на небе, будто мы нежимся на кудрявом и теплом облачке. Внизу плохо. Там – пустота. Грязь и безысходность.

– Хорошо, – согласился он, – только мы не можем вечно сидеть на небе. Надо жить. Нельзя жить иллюзиями, нужно обязательно прорываться вперед.

Тесно прижавшись к смуглому телу, я уже не могла от него оторваться. Дима жаждал прорыва, он хотел вырваться вперед. У него есть недостижимые цели. Он еще ничего не испытал в своей жизни. У молодости тысячи дорог, она имеет право выбрать любую или все подряд, смотря, кто и сколько сможет осилить. Дима не понимал меня. Я никогда не жила иллюзиями, да, придумывала их – это мое самое любимое занятие, но никогда не жила ими и в них.

– Дима, а если ты бросишь меня… – начала я и запнулась.

В глубине души я так или иначе была уверена, что рано или поздно Дима меня бросит. Молодая девушка богатого старца мгновенно и отчетливо стареет, находясь рядом с ним постоянно. Совместное проживание накладывает на супругов неизгладимый отпечаток. Старый муж невольно втягивает юную супругу в багаж прожитых лет, и она покрывается пылью и морщинами. Женщина, выйдя замуж за юного мужчину, невольно молодеет, будто забирает у него его молодость. Через несколько лет неравного брачного сожительства супруги сравниваются внешне, а затем – внутренне, становятся похожими на буколических старичков. Это особенно заметно в результате длительного сравнения, если муж и жена вовремя не разбежались, испугавшись внешних изменений. Сверстники стареют на одном уровне, меняются вместе, поэтому на них никто не обращает внимания. Они не вызывают ажиотажа в обществе. Публика постепенно привыкает к супружеской паре, не замечая явных следов тления и разрушения. И все-таки я не верила в будущее расставание. В эту минуту мне казалось, что мы всегда будем вместе. Кто-то наверху привязал нас одной веревочкой, создал из нас единое существо – юное и прекрасное. Небесный ангел отвечает за нас. Он не допустит обмана.