Началась разгрузка «Республики». Портовые рабочие да и праздные зрители даже не подозревали, какой поразительный сюрприз преподнесет им сегодняшний день. Вдруг Горчев увидел Лабу на палубе парохода. Лабу наблюдал за выгрузкой.

Могучий подъемный кран опускался время от времени в глубину океанского гиганта, поднимался, совершал поворот, занося груз над морем, и лишь гораздо выше, достигая расположенного под прямым углом металлического траверса, стальная клетушка крана бежала к берегу. При очередном заходе из трюма появился для всеобщего обозрения огромный голубой «альфа-ромео»; кран сделал боковой поворот, и роскошный автомобиль понесся, колыхаясь, над водой.

– Слушай, парень, – шепнул Приватный Алекс на ухо Горчеву, не сводя глаз с летящего над морем «альфа-ромео». – Слушай, парень, – его глаза блестели, а голос от волнения охрип, – слушай и тут же забудь, иначе я тебя придушу собственными руками. Это самый дорогой автомобиль в мире. Он из четырнадцатикаратового золота.

Горчев смотрел разинув рот. И вдруг воскликнул:

– Цепь порвалась!

Секунда – и золотой автомобиль упал в волны. Оглушительный всплеск, ослепительный фонтан… и «альфа-ромео» исчез в глубине Средиземного моря.

Падение дьявольского шедевра автомобильной индустрии примечательным образом впутало в ситуацию совершенно посторонних людей и причинило им кучу неприятностей.

Примером сему – безобидный господин Ванек. В казарме на его койке уже давно гладили белье: господин Ванек никогда здесь не появлялся, так как все свободное время проводил под арестом. Утром господин Ванек при ярком солнце бегал по кругу, затем занимался военно-строевой подготовкой, а потом – ежедневно и систематически – его избивал собрат по оружию и по аресту – одноглазый турок Мегар. Время избиения наступало всякий раз после еды, словно колотушки считались лучшим медицинским средством для улучшения пищеварения. Между господином Ванеком и здоровенным турком возникло какое-то недоразумение. В чем оно заключалось, объяснить было невозможно, так как Мегар владел только своим родным языком.

Когда господина Ванека первый раз отвели в арестантскую, там сидел на полу одноглазый турок и попеременно то склонял голову к полу, то откидывался, поднимая вверх ладони. Секретарь смотрел с интересом, а потом осведомился, сколько раз в день он предается этим гимнастическим упражнениям. Из турецкой глотки вылетело несколько невразумительных односложных слов.

– Видите ли, – сказал господин Ванек. В таких вещах я разбираюсь, потому что мой кузен, учитель гимнастики, часто выполнял со своими учениками известные упражнения по системе Далькроза, пока не вмешался городской врач.

Прослушав сообщение, Мегар успокоился и даже дружески улыбнулся.

И тут-то и случилась беда. Господин Ванек отметил, что стоит хорошая погода.

Такое нельзя было говорить.

Турок, надо полагать, понял как-то по-своему, ибо при замечании о погоде вошел в неописуемый экстаз: он бил себя в грудь кулаками, завывал, клялся в чем-то и плакал навзрыд.

– Простите, умоляю вас, – смущенно бормотал господин Ванек. – Я беру свои слова обратно и готов признать, что погода чересчур засушливая, ветреная и даже, если вас так больше устраивает, ожидаются заморозки на почве.

– Ты собака, неверный, – завыл турок и обхватил шею Ванека, – ты не знай, кто я!

– Но тогда скажите, что вы за зверь, и я буду разговаривать как надо, – пытался успокоить турка господин Ванек.

Охранник, который принес ужин, спас Ванеку жизнь. И в самое время, так как громадный Мегар, проливая горькие слезы и проклиная собрата по несчастью, колотил его головой о дверь камеры.

Мегар частенько дубасил господина Ванека, ибо при одном взгляде на секретаря впадал в экстаз. И секретарю стало ясно, что если ему не удастся в самое ближайшее время отыскать переводчика, турок его рано или поздно прикончит.

Пришло меж тем сообщение от Горчева: шеф просил еще немного потерпеть. К записке были приложены квитанции о внесении денег в банк.

Господин Вюрфли, которого мода на «файв о'клок» довела до разорения, а потом и до иностранного легиона, из малопонятных соображений полагал, что он должен держаться как можно ближе к господину Ванеку, и сверх всякой меры утомлял несчастного, замордованного секретаря.

– Мы – люди достойные, – шептал он Ванеку на полигоне, пока они вместе лежали в луже.

Почему-то всякий раз, как сержант командовал «ложись», можно было с полной уверенностью знать, что перед господином Ванеком либо лужа, либо яма.

– Поверьте, здесь, в луже, все мы одинаково свиньи, что один, что другой, – отвечал Ванек..

– Пожалуйста, не говорите во множественном числе.

– А что? Здесь я не лучше вас.

– Но ведь у нас родственные души.

– Вы полагаете, что вы – мой духовный дядя или духовная бабушка?

– Художник не может не любить танец.

– Вероятно, – передернул плечами господин Ванек.

– Музыканты и живописцы тоже.

– А также каменотесы и балетные танцоры. Почему вы постоянно об этом твердите?

– Послушайте, – господин Вюрфли ухитрился проползти по луже чуть ближе к Ванеку, – давайте вместе дезертировать.

– Месье, корреспондент умирает, но не нарушает присягу.

– Вы еще и корреспондентом работали, господин Тинторетто?

– Прошу вас, избегайте этого безобразного слова, если хотите, чтобы мы беседовали и в других лужах.

– Двадцать седьмой! Скотина безрогая, – зарычал Вердье, и Ванек грустно шепнул танцмейстеру:

– Опять меня, черт вас возьми!

– Как вы смеете трепаться во время строевых занятий?

– Я только шепотом.

– Внимание! Завтра пойдете к рапорту и попросите десять дней ареста.

– Так мне еще две недели сидеть!

– Молчать!

– Так я годами не выйду из-под ареста.

– Внимание! Пятьдесят приседаний. Раз, два…

И так далее. Ни единой свободной минуты, чтобы сходить в столовую, никаких увольнений. Единственный раз, когда господин Ванек вышел за пределы форта, он встретился с неким маршалом Мари-гоном, который всегда был в плохом настроении, поскольку давно еще у него в бедре застряла пуля: при каждом волнении чувств или перемене погоды пуля резко давала знать о себе. Маршал изумленно смотрел на очкастого рядового – тот, проходя мимо типографии, приветствовал хозяина поднятием фуражки. При таком зрелище зашевелилась пуля в маршальском бедре.

– Рядовой, вы спятили? Наденьте фуражку!

– Спасибо, мне не холодно. И вообще для солдата главное – закалка, – возвестил господин Ванек с добродушной улыбкой.