Герр Шумахер.

Аплодисменты, публика! Все актеры выходят на прощальный поклон. Маски снимаются, и под ними наконец-то начинают проглядывать лица — истинные лица тех, кого мы даже не ожидали увидеть. И хотя сие действо, происходившее на моих глазах, напоминало мне японский театр кабуки или комедию дель арте, где никто и никогда не догадается, что за физиономия спряталась за обильным гримом, я была вполне удовлетворена. Я даже не шевельнулась в тот момент, когда дебелый герр Шумахер с завидной прытью подскочил к нашему столику и выхватил органайзер. Единственное, чего я пока не могла понять, — почему из-за этой глупости развернулись такие боевые действия? Но, поразмыслив, я все-таки соизволила решить, что все войны сотворены из глупостей, и, дождавшись, когда неожиданно юркая фигура герра скроется за дверью, я вскочила и вылетела вслед.

В конце улицы мелькнул Сергей, которому я махнула рукой, и помчалась дальше, почти на сто процентов уверенная, что мои вассалы следуют за мной.

Герр Шумахер уходил, как будто всю жизнь обучался спринтерскому искусству. Старательно петляя, он не воспользовался машиной, а мчался по людным улицам — наверное, боялся, что я начну палить по колесам.

Я сняла туфли и бежала босиком, уверенно рассекая пространство привычными движениями девочки, выросшей в тесноте трамваев, расталкивая толпу прохожих.

За мной слышалось тяжелое дыхание «детей Валентины Прянкиной».

Герр Шумахер наконец-то свернул в переулок, потеряв от усталости бдительность. Тут-то я его и догнала.

Прыгнув сзади, как озверевшая кошка, я заломила ему руку за спину и ласково прошептала:

— Не бойтесь, вам будет не очень больно…

Он постарался вывернуться, но, умело действуя правой ногой, я уложила его на асфальт. Если на улице кто нами раньше и интересовался, то теперь праздный интерес прохожих уступил место испугу, народ ретировался кто куда. Какая-то дама истошно завопила: «Милиция!», но меня это не взволновало. Напротив, я сама попросила бы вызвать милицию. Тем более что все происходило в районе, вверенном тщательному присмотру именно Мельникова Андрея Николаевича.

— Отпустите, как вам не стыдно? — просил меня по-немецки задыхающийся толстяк.

— А как вам не стыдно воровать чужие органайзеры? — сквозь зубы проговорила я.

— Это вещь моей жены.

— И вы знаете, почему она ей так дорога? — усмехнулась я. — Вы вообще о вашей жене что-нибудь знаете?

— Какое вы имеете право? — взвизгнул он.

— Послушайте, — устало сказала я, чувствуя, что разговаривать с этой тупой башкой невыносимо — он не способен понимать нормальную речь. — Ваша жена убийца. Ее имя — Валентина Прянкина.

— Нет, ее фамилия Амелина! И зовут ее Валерия…

— Тогда чего же она так боялась?

Амелина… Виталий Амелин. Все-таки он.

— Отпустите меня, если хотите, чтобы я говорил.

— Отпусти его…

Голос за моей спиной был холодным и властным. Я попыталась обернуться, но не могла — в мой затылок уперлось холодное дуло револьвера. «Ну вот… Теперь соображай, как выкручиваться, — с тоской подумала я. — Нет, пора переквалифицироваться в бухгалтеры — эта работа становится слишком нервной, состоит из стрессов, а от стрессов в крови возникают радикалы, которые порождают опухоли… А так как из двух видов опухолей — выхухолей и просто хахалей, мне куда дороже второе, я уж и не знаю, что мне делать!»

— Сейчас, — пообещала я, немного ослабив хватку. Шумахер начал освобождаться. Тогда я резко и неожиданно развернулась и выбила у противника револьвер.

— Все-таки — что было в этом органайзере? — поинтересовалась я, сжав железной хваткой ее ослабевшие запястья. На самом деле в эту минуту я думала, что Валя Прянкина все-таки самая страшная женщина, которую мне когда-либо доводилось встречать.

Передо мной было совершенно бесформенное и как будто расплющенное лицо. Но главное было — глаза. Маленькие и глубоко посаженные, они пылали ненавистью…

* * *

— Оставьте меня! — взвизгнула она, беспомощно озираясь. Но ее защитником уже занимался вовремя подоспевший Сережка.

А Виталий… Виталий стоял, совершенно равнодушно наблюдая, как я выворачиваю руки его матери. Более того — мне показалось, что он даже доволен!

— Виталий, — нежно проговорила я, не спуская глаз с его расслабленного от непонятного наслаждения лица. — Мне закончить ту историю?

— Как хочешь, — пожал он плечами. — Это всего лишь вымыслы… Тебе надо бы податься в писатели, Танечка.

— Может быть, я так и сделаю, — усмехнулась я. — Тем более что, насмотревшись на такие типажи, наверняка посоревнуюсь с Достоевским по части создания образов людей дна. Правда, вот отыскивать в ваших физиономиях человеческое так трудно, что хочется сразу бросить это занятие и живописать вас такими, каковы вы есть на самом деле.

Мне было интересно наблюдать за фазами смены выражения его лица. Нет уж, лучше податься в кинорежиссеры… Коппола заплачет, обнявшись с Паркером, когда я появлюсь на вручении «Оскара»! Такого психологизма им не достичь никогда…

Валентина, поняв, что сопротивление бесполезно, сидела на асфальте в своем дорогущем костюме и безнадежно смотрела вдаль.

— Это я убила вашу Точилину, — тихо проговорила она совершенно осевшим голосом, лишенным всяких эмоций. — Можете успокоиться. И органайзер дурацкий ни при чем.

Если бы она не вызывала сейчас у меня чувства жалости, я бы ее сама убила, честное слово!

В тот момент мои теории развеялись, «как цветы минувших дней», и я ощутила страшную усталость. Как будто перед этим лет триста составляла компанию в странствиях неприкаянному бедняге Агасферу.

— А мотив? Почему вы ее убили? — вкрадчиво поинтересовалась я.

— Она… Она хотела рассказать о моем прошлом мужу, — почти прошептала Прянкина-Шумахер, пряча глаза.

— А мне вот показалось, что вас это совершенно не страшило. Ведь муж был прекрасно осведомлен о вашем прошлом. Не это заставляло вас искать встреч со Светой Точилиной…

Герр Шумахер наконец возмутился и залопотал по-немецки, что Валя много на себя берет.

— Я тоже так считаю, — вздохнула я. — Не стоит обременять свои плечи чужой виной…

Она вскинула на меня измученные глаза.

— Что вы хотите этим сказать? — прохрипела Пряхина-Шумахер.

Я как раз собиралась оповестить их о цели своего визита, как завопила милицейская сирена и в конце улицы появилась бело-синяя машина. Из нее выпрыгнул Мельников, за ним тащился невыспавшийся Началов, и оба они смотрели на меня осуждающе.

Виталий сразу дернулся в сторону, но Сережка перехватил его, сжав в своих стальных объятиях.