Значит, не в курсе ещё, раз говорит такие слова.

- Если бы я знала, что так получится, - распаляется она, - то никогда не разрешила бы тебе приехать сюда, в Москву, - она громко ставит чашку на стол.

- Надо было мне настоять, чтобы ты жила у меня, - сокрушается она, качая головой, - и зачем Лариса пригласила тебя к вам пожить?

Эта пламенная речь давит на Монику. Я это прекрасно вижу. Она сидит с опущенной головой. Маме удалось-таки пристыдить ее. Того и гляди из ее глаз хлынут слезы.

- Развод с Ларисой был неизбежен, Кристина Алексеевна, - похоже, мне, всё-таки, придется вступить в эту неприятную беседу, - и причина его не в Монике. Я не обманывал Ларису.

- Никита, - теперь уже она обращается ко мне, повернувшись в мою сторону, - вы прожили почти десять лет. Разве вы не были счастливы?

- Были. Именно "были". Такое случается, Кристина Алексеевна. И у нас с Ларисой это произошло бы в любом случае, независимо от присутствия Моники. Просто так сложились обстоятельства. Уверен, что со временем Лариса сама Вам обо всем расскажет.

В ответ Кристина Алексеевна лишь поджимает губы.

- Но ты же понимаешь, как это выглядит со стороны, - не унимается она. - Как я объясню все это людям?

Вот это меня волнует меньше всего. Кому вообще она собралась ЭТО объяснять?

- К тому же, Никита, ты поступил непорядочно, оставив Ларису без средств к существованию, - добавляет она. – Ты же прекрасно знаешь, что она не работает. Я тоже не могу бесконечно давать ей деньги. Вы же прожили с ней столько лет! Неужели у тебя совсем нет чувства сострадания к ней? Она лишилась не только мужа, семьи, но и денег. И не морщись. Ты сам приучил ее жить красиво. И это жестоко вот так сразу лишить ее всего.

Так, теперь Кристина Алексеевна, похоже, переключилась на меня.

- Хорошо, - соглашаюсь я. Наверное, моя бывшая теща в чем-то права. – Я перечислю Ларисе деньги на то время, пока она не найдет работу. Надеюсь, она уже занялась этим?

- Да, она уже ищет себе работу.

Какая наглая ложь. Я лишь усмехаюсь, так и представляя себе Ларису, перебирающую объявления о работе. Я уверен на сто процентов, что ничего она не ищет.

- Ну, и отлично, - говорю я вслух. – Думаю, месяца ей хватит, чтобы вспомнить свои профессиональные навыки и найти работу.

- А Густав? - с искренней грустью произносит Кристина Алексеевна. - Он так переживает. Он приезжал ко мне, просил поговорить с тобой, Моника. Ты же за него замуж собиралась. Неужели так быстро твои чувства переменились?

Моника тяжело вздыхает.

- Мама, я не любила и не люблю его, - отвечает она.

- А Никиту ты любишь? - неожиданно спрашивает Кристина Алексеевна.

Вот это поворот. О любви мы с Моникой ещё ни разу не говорили. Да, и зачем нужны эти разговоры, когда нам и так хорошо?

И уж тем более я не собираюсь устраивать сейчас вечер откровений. Если признания и будут произнесены когда-нибудь, то точно не за этим столом и без третьих лиц.

- Кристина Алексеевна, оставим это, - твердо произношу я. - Все мы совершаем ошибки. Главное - вовремя их признать. И Моника с этим отлично справилась.

Кристина Алексеевна молча отпивает чай из своей чашки, но ее молчания надолго не хватает.

- И, всё-таки, жаль, - как будто самой себе говорит она, - такой хороший мальчик. Совсем не жадный и, похоже, действительно тебя любит. Сказал, что все расходы возьмёт на себя.

Ай да, Густав! Молодец! Весь в папашу. На себя он расходы возьмёт. Я-то знаю, кто компенсировал ему эти расходы.

Пора уже сворачивать эту неприятную для всех беседу.

Мы прощаемся и уже в дверях, когда Моника отходит от нас, Кристина Алексеевна говорит мне, глядя в глаза:

- Никита, у меня нет третьей дочери. Надеюсь, Монику не ожидает судьба Ларисы.

Моя жизнь, наконец, приходит в обычное русло. Кажется, что все проблемы и тревоги позади.

С Ларисой я виделся лишь один раз, когда заезжал к ней домой за кое-какими бумагами. Глядя на нее сейчас, я думал, как я мог так ошибаться в человеке? Она смотрела мне в глаза, ложилась со мной в постель, а вместе с тем трахалась с другим. И совсем не чувствовала угрызений совести.

И даже сейчас она всем своим видом как бы заставляла меня чувствовать вину за все произошедшее.

- Как поживает Моника? – спросила она меня, пока я перебирал бумаги в ящике стола своего бывшего кабинета.

Я оторвался от бумаг и поднял на нее глаза.

- Если хочешь узнать, как у нее дела, позвони ей.

Лариса фыркнула.

- Признайся, ты ведь хотел ее с самого первого дня, как она поселилась у нас?

Я опять исподлобья смотрю на нее. Неужели она и правда думает, что я готов с ней это обсуждать?

Продолжаю молча перебирать документы. Я почти закончил. Встаю с кресла.

- Так, я поехал, - говорю я, убирая папки в кейс, - хорошего дня.

Но в этот момент Лариса оказывается непозволительно близко ко мне и встаёт на моем пути. Я удивлённо смотрю на нее. Она, не отводя взгляда, скользит по вороту своей блузки и начинает расстёгивать пуговицы.

- Ты не скучал по мне? - томно спрашивает она.

Раньше этот голос и этот ее тон возбуждали меня, но теперь вызывают лишь смех. И, чтобы не обидеть ее, я еле сдерживаюсь.

Но она, похоже, воспринимает это по-своему. Ее рука ложится мне на плечо и скользит вниз. Я перехватываю ее на своем ремне и отвожу в сторону, отстраняя Ларису от себя.

- Лариса, ничего не вернуть, - лишаю ее последней надежды. - Мне пора.

- Чем она лучше меня? - кричит она мне в спину. - Ты трахаешь сестру своей жены, Никита. И ты сильно пожалеешь об этом.

Так, очередные проклятия на мою голову. Ввязываться в бессмысленный спор у меня желания нет. Поэтому я ухожу и слышу, как за мной громко хлопает дверью моя бывшая жена.

----------------

Моника, наконец, окончательно переезжает ко мне. Теперь она работает у меня и живёт тоже у меня. Правда, на работе я намеренно сделал так, чтобы не пересекаться с ней. Потому что в ее присутствии мои мозги работают только в одном направлении и это отнюдь не подготовка к судебному разбирательству или внесение изменений в контракт.

Но дома она полностью в моей власти. Однако это не мешает ей совершать необдуманные и безбашенные поступки.

Например, как тогда, когда она специально не надела трусики на один из приемов у клиента. Хорошо, что я узнал об этом только в машине на обратном пути.

Как обычно, во время стояния в пробке я положил руку ей на колено. Мне нравилось скользить по ее нежной коже, касаться кромки чулок, предвкушая, как я стяну с нее эти тряпки ещё в коридоре и войду в нее, впечатывая ее в стену.